По ту сторону Рая

— Мне должно это льстить? — я ещё не знаю, как реагировать на его откровения. В голове не укладывается информация о том, что я не та, на которой женятся. Мне жалко его жену за то, что с ней живут, потому что она подходит обществу и соответствует шаблонам. Боже, либо я ненормальная, либо у Романова сдвинуты жизненные ориентиры.

— Нет, я просто пытаюсь объяснить, почему так живу. Я никогда не держу женщин — дверь всегда открыта. Либо ты принимаешь правила игры и мою власть, либо ты не моя женщина. Компромиссов нет! — его сигарета истлела, пахнет горящим фильтром, и я вижу, как жжет его пальцы, но Глеб будто не чувствует. Почему же так больно? Я вроде не девочка уже. Обожглась, ничего странного, нужно идти дальше. А мне так тяжело и где-то внутри мучительно ноет.

Протягиваю руку и вырываю у Глеба сигарету, выкидывая ее в пустой бокал. Ему больно и мне не по себе. Романов разворачивается ко мне, в своей манере, грубо, хватает меня за ноги и дёргает на себя, вставая между моих ног. Берет за скулы, смотрит в глаза, заглядывая в душу, пожирая темным взглядом. Кажется, только этот хищник может так смотреть. За такой взгляд можно продать душу.

— Сейчас ты мне необходима, как глоток кислорода. Именно ты даёшь мне силы. — Как он умеет лить сладкий сироп, включая бархатный гипнотизирующий голос, от которого хочется сползти к его ногам и поклоняться, словно Богу. Это не мужчина, это опиум, сладкий яд, от которого можно впасть в зависимость… — Ты мне нужна именно в этом статусе. Не нужно ставить себя на пьедестал и разделять места. Ты не вторая. Это две разные параллели. Ты мой наркотик, мой кайф, моя зависимость, — шепчет он и прислоняясь колючей щекой к моей щеке, потираясь, царапая, а я растворяюсь в этой иллюзорной близости, вдыхая его терпко-горький запах. — Моя страсть, порок. Мы совместимы, твое тело, как послушный инструмент, на котором я умело играю, — от его хриплого шёпота пробирают мурашки. — Проси все, что хочешь, Стефания, — его сильные ладони поглаживают бедра, обжигая кожу. — Ты ни с кем меня не делишь. Все что есть у нас — только наше. Этого нет и никогда не было у Оксаны. Вы две мои совершенно разные жизни, — мне так хочется верить ему, отдать свою жизнь, играя по его правилам, но…

— Просто обними меня, — прошу я, закрывая глаза.

— Я обнимаю.

— Нет, не так — обними, чтобы стало тепло, — Романов на секунды отстраняется, чувствую, что смотрит в лицо, но глаза не открываю. Он медленно убирает руки с бедер и просто обнимает, вжимая в себя, обвивая талию, а я утыкаюсь носом в его шею, впитывая его запах, пытаясь запомнить, чтобы рвать себе душу холодными ночами и жалеть о том, что сейчас уйду.

— Я не хочу жить в твоей реальности. Прости…, - говорю ему в шею, касаясь губами теплой кожи, ощущая, как он прекращает дышать. — Мне тридцать лет, половина жизни прожита, я хочу рядом с собой мужа, любовника, друга — того, кто будет дарить надёжность и тепло, заботу, защиту, хочу быть для него и пороком и любимой, хочу сама любить и отдавать любовь и все это должно быть в одном мужчине. Возможно, я многого хочу и так не бывает… но по-другому я не умею. Я хочу семью, детей и собаку. Банально…, - выдыхаю ему в шею. — Как бы я не сходила по тебе с ума, я не смогу делить тебя ни с кем. Не умею. Ни в каком контексте. Прости… — сильнее вжимаюсь в Глеба, чувствуя, как сильно стучит его сердце, последний раз вдыхаю его запах и отрываюсь. — Отпусти. Я хочу выйти в дверь, которая открыта.

— Уверена? — его голос хриплый словно простывший.

— К сожалению — да, — закрываю глаза, потому что невыносимо смотреть Глебу в глаза и понимать, что никогда их больше не увижу. Я все переживу. Должна пережить…

Глеб отступает, и становится холодно. В дверь звонят, Романов идёт открывать, а я спрыгиваю с подоконника и иду за ним. Он забирает у водителя пакет с вещами и отдает его мне.

— Мой водитель ждёт тебя внизу, отвезёт, куда скажешь, — Романов сжимает челюсть и уходит назад в кухню. Решительно иду в спальню, снимаю с себя его рубашку, кидая ее на кровать, надеваю черные брюки и водолазку того же цвета. Нина как знала, передала вещи под стать моему настроению. Надеваю туфли, куртку и быстро выхожу из квартиры. Хочу закрыть дверь, но почему-то хлопаю ей с такой силой, что сотрясаются стены, сама вздрагивая от шума. Лифт занят, и я бегу вниз по лестнице, чувствуя, как подступают слезы. Все правильно! Я сделала все правильно! Твержу себе, а самой тошно. Хочется вернуться назад и упасть к его ногам. Но… гордость, будь она неладна, не позволяет.

Выхожу во двор, утираю слезы, которые всё-таки скатываются из глаз. Глубоко вдыхаю, оборачиваюсь, поднимаю глаза на окна. Романов открыл в кухне окно, вновь курит и смотрит мне вслед. Замираю на мгновение, ощущая, как слезы стекают по щекам. На улице идёт первый снег. Крупные, холодные снежинки кружат и засыпают город, они падают мне на щеки и губы, которые ещё болят от его поцелуев.