По ту сторону рассвета

— Но, но! — примирительно поднял руку Алдад. — Не ссорьтесь. Отон, ты не прав. Нельзя попрекать гостя хлебом, тем паче, что при нагоде Эминдил будет за нас драться. Хотя вроде как опасаться уже почти что и нечего, но с ним мы непростой путь проделали, и если что — так он бы за нас рубился. Однако ж и мне непонятно, Эминдил, отчего ваш народ так косо смотрит на торговое дело. Взять, скажем, меня. Так уж мне Ткачиха отмерила, что человек я непосидющий и странствовать люблю. Разве это плохо — что я не сижу сиднем на своем хуторе, благо батраков у меня много? Разве это плохо — что я привожу с востока такие вещи, которых в Бретиле нет? Любишь ли ты есть несолоно? То-то. А откуда берется соль? Через таких как я, с синегорских копей да эльфийских солеварен на южном берегу. А гномы — невеликие любители пахать, сеять и пасти — и через меня и таких как я попадают к ним мясо и шерсть. А сейчас Тху грозиться всем нам с севера — а я везу крицу, оружие и доспех. Так что в этом плохого? А, Эминдил? За что твои сородичи презирают торговых людей?

Пока Алдад говорил, Эминдил вбивал возле костра колышки-рогатки, чтобы повесить котелок для рыбной похлебки.

— Не я затеял этот разговор, почтенный Алдад, — сказал он, закончив. — Но раз ты спрашиваешь, я отвечу. Купцов не любят за то, что они покупают втридешева, а продают втридорога. За то, что они жнут там, где не сеяли.

— А как ты думаешь, должен я оправдывать свои расходы? Коней и корм, телеги, погонщиков, охранников? Во что это все мне становится — ты знаешь?

— Посмотри мне в глаза, почтенный Алдад, и скажи: ты выручишь в Бретиле ровно столько, сколько потратил?

Торговец засмеялся.

— Нет, конечно, — сказал он. — Но ведь я рискую, Эминдил. На меня могут напасть орки или разбойники, я могу заболеть в дороге, могу погибнуть, могу потерять весь груз на переправе… Разве риск не стоит того?

— Не знаю, — пожал плечами Эминдил. — Мы не привыкли подсчитывать, сколько стоит риск.

Лепешки начали отваливаться от стенок, их поддевали на ножи или спички и вынимали из котла.

— Извини меня, Эминдил, — сказал купец. — Может, по-твоему, это и благородство… А по-моему так это дурость.

— Думай как хочешь, — почтенный Алдад, — пожал плечами горец, — меня это не обходит, и, если честно, я удивляюсь, почему тебя волнует мое мнение о торговом деле.

Котел с хлебами убрали с огня, на его место повесили котел с рыбой.

— И вправду, — купец снова засмеялся, но уже слегка деланно. — Я думаю, человеческая зависть не стоит обиды. Глупцы всегда завидуют тем, кто умнее и расторопнее, а уж какие слова они для этого подбирают — не суть важно. У нас тоже полно таких, которые надуваются, когда я вхожу в совет Халмира — впору делать дырку в брюхе, не то их разорвет от гордости. Они-де воины, а я — хуторянин и торгаш. Но чем бы они воевали, не вози я железо? Разве я меньше делаю для людей, чем они? Много бы они навоевали болотным железом, которое майстрачат горе-кузнецы?

— А что бы тебе, почтенный Алдад, попросить эльфов научить вас строить настоящие кузни и ковать настоящее железо? — спросил Эминдил. — Я слышал, они с охотой подряжаются на такие дела…

— Ач, какой хитрый! — сказал Отон. — И с чего мы будем жить?

— Ты лучше спроси себя, как вы будете жить, если закованные в железо северяне прорвутся через заслон латников, где из людей от силы каждый третий носит стальной доспех. И заодно задумайся — будешь ли жить вообще.

— Чего тут задумываться, я сам из Междуречья, и семья моя там. Отсидимся как-нибудь.

— А ты что скажешь, Алдад? — спросил Эминдил. — Ты тоже надеешься отсидеться? Или все же возьмешь в руки меч? Ты же сам из Бретиля, если ни глаза, ни уши меня не обманывают.

— Ну, из Бретиля, и что? Заберу семью и отвезу в Междуречье или к Гаваням. Я — купец; не магор, не конен, земля за верность мне не нужна.

— А кому она нужна, — снова встрял обозник. — Когда в конце концов ты за верность огребешь ровно столько земли, сколько тебе на могилу придется? Вот скажи мне, горец, что вы получили от эльфов за свою верность? На хрена твои крестьяне кормили тебя, если ты не сумел их защитить? И отчего им хужей: от морготова рабства — а у рохиров Моргота хлебало, чай, не шире чем у тебя, — или от беспрестанной войны, от которой им десять лет нет продыху? Ты, благородный, получил землю за верность, и когда ее отобрали, разобиделся; а вламывают на этой земле простые люди, черная кость, и им все равно, кому платить подати.

— Поверь мне, не все равно, — покачал головой горец. — И если бы не твоя глупая рожа, я бы решил, что ты из тех, кому Север платит за такие разговоры. Но для платного соглядатая Моргота ты туповат, и наверняка просто повторяешь чьи-то слова. Не мое это дело выведывать — чьи; и доносить на тебя конену — не мое дело, но если ты еще раз разинешь рот, ты горько пожалеешь о том, что Творец дал тебе язык на дюйм длиннее, чем нужно.