— Я о том и говорю! Твоя непредсказуемость меня восхищает.
— Как это трактовать? Ты согласен или нет? — Анисья вдруг потеряла равновесие и покачнулась. Она схватилась за его плечо, но тут же отдернула руку, слегка порозовев.
Дима какое-то время молчал, глядя на ее руку, а потом все же осторожно вернул ее на свое плечо.
— Я бы согласился. Но есть одно "но". Ты меня не любишь.
— Разве это важно для брака в таких семьях, как наши? — Анисья охотно оперлась и удивленно дернула бровями.
— Это важно для меня. Пройдет время, и я стану тебе неприятен. Ты не сможешь даже на меня смотреть — так чаще всего происходит, когда один человек любит, а второй — нет. Я бы не хотел, чтобы ты пожалела о своем решении.
— Я слишком мало знаю о любви, — сказала Анисья. Ее улыбка погасла. — Долго казалось, что я влюблена в Севу. Но, когда он меня отверг, мое сердце не разбилось. Мне было больно и обидно. Но не так, чтобы теперь я не могла радоваться за их с Полиной союз. Бесспорно, мне все еще грустно смотреть на него и понимать, что у нас ничего не вышло и что все мои детские мечты пора оставить в прошлом. Но ведь я сама столько времени держала себя в плену фантазий! Я давно чувствовала, что у него с Полиной есть особенная связь, именно поэтому вела себя ужасно. Я так и норовила сказать про Полину что-нибудь плохое. Мне тогда было всего четырнадцать, вряд ли в этом возрасте многие могут похвастаться тем, что правильно понимают свои чувства. Я совершенно точно ощущала их связь, но не признавала. И ни разу не сказала самой Полине, что Сева все время смотрит на нее так пристально, так серьезно, как будто запоминает каждое ее слово и каждый поворот головы. Несмотря на это, Полина поддерживала, верила в меня. Но знаешь, что? Пока тебя не было, я все время о тебе думала. Мысленно спорила с тобой и что-то доказывала. Злилась за то, что ты нас предал, будто ты предал меня лично. Вспоминала, как мы в детстве играли. Когда Василиса убеждала меня, что ты не можешь быть предателем, я возражала. Но когда оставалась одна, мысленно просила тебя вернуться. Да, я точно не могу сказать, что люблю тебя. Но ты мне не безразличен. И потом, мы же никогда даже не пытались друг другу понравиться. Вдруг удастся?
— Мне достаточно и этого. — Он тоже положил свою руку ей на плечо. — Я… могу стать каким захочешь.
— Будь собой, — сказал Анисья, убрав свою ладонь, и спрыгнула вниз. Диме пришлось на шаг отступить. — Правда. В этом и интерес. Только… одну вещь… Можно я сделаю одну вещь?
Она потянулась и растрепала его гладкие волосы.
— Так что, лучше? — спросил он.
— Живее. Они всегда лежат слишком аккуратно. Для моих это недостижимый идеал, — совершенно неожиданно рассмеялась она, и Дима с удовольствием различил в ее смехе нотки кокетства. — Так ты не против? Верни как было, если не согласен. Но у меня просто руки чесались!
— Можешь делать все, что захочешь, — не выдержал он.
Ее лицо возмущенно вытянулось, но глаза озорно заблестели. Она шагнула к нему, приподнялась на носочках и шепнула прямо в ухо:
— Это звучит неприлично. Мы пока не столь близко общаемся. — И вдруг укусила его за мочку уха. От щекотки он вздрогнул, но, прежде чем успел осознать, что она сделала, Анисья уже подхватила туфельки и убежала прочь. Ему оставалось только последовать за ней.
Вещий Олег сидел на нескольких снопах сена, сложенных друг на друге. Вокруг него собрались воспитанники, горожане и несколько уважаемых колдунов и колдуний из старинных семейств. Олег всегда умел увлечь занимательной историей, будь то древняя легенда для непосвященных или недавняя байка про общих знакомых. Вот и теперь слушатели задавали вопросы, а потом, затаив дыхание, внимали его словам. Митя с любопытством вгляделся в знакомые черты, чтобы найти что-то, что могло выдать в нем Змея. Проступила ли на скуле чешуя? Мелькает ли хоть иногда в глазах вертикальный зрачок? Но наставник был похож на себя прежнего, как и Илья Пророк в свое время выглядел обыкновенным человеком, как и они с Василисой казались просто парочкой влюбленных. Сейчас он был все тем же изящным, хрупким на вид мужчиной с гладкой тонкой кожей, аккуратной волной волос надо лбом и придирчивым взглядом свысока. Но представить, что теперь он останется им же еще через полсотни лет, было трудно. Вот они, Союз Стихий, состарятся, обзаведутся бородами, сединой, внуками и ноющими суставами, а у перевертыша-Змея изменится лишь взгляд: в нем появятся спокойствие, мудрость и наверняка усталость. Интересно, начнет ли он уже тогда просить у Мары освобождения? Митя вспомнил слухи о том, что Вещий Олег питал нежные чувства к Лисе, но были ли эти слухи правдивы, не знал. Он помнил наставника на прощании с ней: собранного, серьезного, с застывшим лицом. Вместе с ней ушла и их общая тайна. Теперь же он вновь оказался в своей стихии, окруженный восторженными слушателями и юной женой.
— А правда, что Старообрядцы, напавшие на Заречье, навсегда останутся там? — подала голос Агата, разместившаяся в первом ряду.
— Ну почему же навсегда…