По ту сторону решетки (СИ)

Голос Дэна дрогнул всего на секунду, но этого хватило, чтобы внутри у меня всё заледенело. Он чувствовал боль, говоря это. Кажется, всё серьезнее, чем я думала. И пока я пыталась понять, что могу предпринять, чтобы исправить ситуацию, Дэн продолжил:

— Положа руку на сердце, это далеко не та семейная жизнь, о которой мы мечтали.

— Но ведь наша семейная жизнь начнется только на следующей неделе, после свадьбы, — несмело улыбнулась я. — Обещаю тебе, что с завтрашнего дня всё будет по-другому. Я просто не знала, как сильно ранит тебя моё отсутствие и, кажется, действительно слишком увлеклась. Прости меня.

— Свадьбы не будет.

И после этой короткой фразы, сказанной непривычно серьезным тоном, моё сердце ухнуло куда-то вниз, провалившись, наверное, до самой подземной парковки под жилым комплексом.

Но всё же где-то в глубине души еще теплилась надежда на то, что он пошутил. Или солгал. Что специально пугает меня, чтобы я впредь не думала даже уделять работе больше внимания, чем ему. Но год совместной жизни научил меня распознавать его ложь. По мельчайшим изменениям в мимике, по резким движениям, по морщинкам в уголках глаз. И, к сожалению, именно сейчас Дэн был со мной предельно честен.

— Ты не можешь отменить свадьбу.

Мы и без того уже один раз её переносили, потому что зимой я на неделю угодила в больницу с пневмонией и вместо того, чтобы ехать в загс в красивом подвенечном платье, валялась под капельницами с температурой под сорок, кашляя, словно курильщик с тридцатилетним стажем.

— Могу, — ответил Дэн спокойно. — И я уже это сделал. Час назад позвонил Розе Степановне и попросил на какое-то время отложить наше заявление.

И тогда я поверила. Работавший когда-то в следственном комитете Лазарев, будучи на короткой ноге с начальниками всех госучреждений, не только в морг, но и в загс ходил как к себе домой. Такие «удобные» связи очень помогали работе, но, как выяснилось, еще и очень мешали моей несостоявшейся семейной жизни.

— Дэн, пожалуйста… — пробормотала я, но это было больше похоже на слабый комариный писк, чем на попытку возразить. — Давай не будем рубить с плеча, давай поговорим.

Лазарев смерил меня спокойным, полным демонстративного равнодушия взглядом.

— Нам обоим нужен тайм-аут, Ева.

Что же, это хотя бы говорит о временном перерыве, а не об окончательном и бесповоротном разрыве наших отношений. И все же почти не обнадеживает.

— На какой срок?

— Не знаю. Сегодня я уеду сам, а к моему завтрашнему возвращению я бы хотел, чтобы ты покинула мою квартиру, — проговорил он абсолютно безэмоционально.

Дыхание застряло в горле. Нет. Так нельзя. Так не бывает. Это просто какой-то кошмар наяву. Я застыла, чувствуя, как мой идеальный мир рушится у меня на глазах, словно карточный домик, а земля уходит из-под ног.

— Дэн, не надо, — прошептала я, чувствуя, как слезы уже собрались в нижнем веке, стоит неосторожно моргнуть, и они польются рекой так, что не остановишь. — Я же так люблю тебя.

Прижала ладони к груди, чтобы не дать своему сердцу окончательно разбиться. Но мой последний аргумент тоже не помог. Глядя мне прямо в глаза, пронзительно и резко, Дэн ответил:

— Я тоже тебя люблю. Но пренебрегать собой не позволю никому. Даже тебе, Ева.

После этого он молча обулся и вышел так быстро, словно этот разговор его тяготил.

— Лазарев! — позвала я вслед, с трудом вернув себе возможность говорить.

Знала, что он слышал, но возвращаться точно не собирался, куда бы ни пошел. Даже вещей с собой никаких не взял.

Теперь-то мне было известно, что несколько идеально отглаженных костюмов, рубашек, туфель и галстуков всегда имелись в шкафу его кабинета, что объясняло его неизменно безупречный внешний вид, но, представлять, как он будет ночевать там один, на диване, только чтобы не проводить это время со мной, не хотелось.

Устало осела на пол и разревелась так, как не ревела, наверное, никогда еще в своей жизни. Правду говорят, что только те, кто дарит нам наибольшее счастье, способны причинить самую сильную боль.

Год назад Дэн перевернул мою жизнь с ног на голову, и я понимала, что она уже никогда не станет прежней, вне зависимости от того, будет Лазарев со мной рядом, или нет. Я сама стала другой рядом с ним. Более уверенной в себе, сильной, самостоятельной, увлеченной, яркой. Он сделал меня такой, чтобы теперь заявить, что такой я ему не нужна.

Я продолжала плакать весь вечер, не найдя в себе сил остановиться.

Ревела в гардеробной, собирая в пластиковый ящик одежду и обувь, только сейчас заметив, как много у меня её, оказывается, имеется. Та Ева, которая довольствовалась парой деловых костюмов и блузок осталась в прошлом, а ворох платьев и коробок с туфлями этой, новой Евы, с трудом поместится в не самый вместительный багажник моей машины.

Вот только помимо горы одежды я успела обзавестись еще и кипой воспоминаний, «наших мест», «наших песен», «наших шуток» и «особых словечек». Как теперь с ними быть?

А со свадебным платьем, которое я должна была надеть на наше бракосочетание всего через неделю, что висело в шкафу, упакованное в непрозрачный плотный полиэтилен?