По ту сторону решетки (СИ)

И я послушно сняла и положила на стол три сережки, кулон из белого золота на тонкой леске и помолвочное колечко, которое Дэн ночью снова надел на мой безымянный палец. Кажется, оно оказалось таким же несчастливым, как и моё сожженное свадебное платье. Вытащила шнурки из кроссовок. Это, видимо, чтобы я на них не повесилась «на радостях».

— Вещи твои где?

— Позже привезут.

Пользуясь тем, что Надя сняла с меня наручники во время досмотра, я все же обняла себя руками и растерла замерзшие и покрывшиеся мурашками предплечья.

— Руки давай, — скомандовала женщина и мне пришлось подать ей обе ладони, чтобы она, обмакнув специальный валик в черную краску, закрасила по очереди подушечки моих пальцев.

После этого Надежда с силой, давя до боли, пересняла следы пальцев в дактилоскопический бланк, где черные полосы отпечатавшихся завитушек напомнили мне о кельтских узорах татуировки на груди Дэна.

Чем больше я запрещала себе думать о Лазореве, чтобы окончательно не расклеиться, тем чаще мысли о нем возникали в моей голове. Всё вокруг вызывало навязчивые ассоциации с Дэном, от мрачно-серого цвета стен до воспоминаний о том, что он сам год назад был на моем месте. И не сдался, а вышел из той истории победителем. Может мне тоже стоило бы взять с него пример?

Пользуясь моим задумчивым смирением, Надя нанесла краску на мои ладони и отпечатала их следы тоже.

— Вон там руки отмой и в камеру пойдем, — кивнула она на железную раковину в углу.

Кран был весь испачкан в черной краске, однако мои руки были ничуть не лучше и я, закрыв глаза на неуместную брезгливость, осторожно открыла воду.

— Холодная, — прокомментировала поежившись, когда прозрачная струя загрохотала по эмалированной поверхности раковины.

— Это да, — согласилась Надя, которой, кажется, нравилась моя реакция на весь комплект дискомфорта, предоставляемый изолятором. — До пятизвездочного отеля мы немного не дотягиваем.

Скорее, «много».

Краска, успевшая забиться под ногти совершенно не желала смываться обглоданным почерневшим обмылком, а от воды, с каждой минутой моих тщетных попыток отмыть испачканную кожу становившейся все более ледяной, начало сводить мышцы.

Тем не менее, холод немного отрезвил меня и привел к мысли о том, что сдаваться нельзя. Я же не виновата в конце концов, а справедливость в этом мире еще осталась. И защищает меня лучший в городе адвокат. Значит, справимся. Нужно собраться с силами и выстоять. И не доставлять врагам удовольствия, впадая в уныние.

— Полотенца нет, — заявила Надежда в ответ на мой вопросительный взгляд. — Постоянное иметь не положено по санитарным нормам, а одноразовые кончились.

И я пожала плечами, решив, что отсутствие полотенца на фоне остального, происходящего вокруг меня апокалипсиса как-нибудь переживу. Стряхнула руки над раковиной, отчего на ней остались темные капли, давая понять, что отмыть руки мне все же не удалось.

Справлюсь. Приедет Дэн, мы обсудим позицию защиты и вместе выберемся из этой во всех отношениях неприятной ситуации. Я ведь вчера успела с жизнью попрощаться, а осталась жива, значит, и сейчас выстою. Безвыходных ситуаций не бывает. Прочь упаднические настроения.

— Нет так нет, — спокойно ответила я, еще раз для вида тряхнув руками над раковиной. — Ведите.

Надя перевела на меня взгляд, удивившись моей внезапной перемене настроения не меньше меня самой.

— Ну пойдем, — хмыкнула она, снова надев на меня наручники.

Я мысленно провела аналогии изолятора с детским лагерем. Там тоже были условия так себе, и уходить нельзя было. Еще и веснушчатый мальчишка из второго отряда за косички дергал и кормили отвратительно. Но я же тогда как-то вытерпела.

Интересно, а здесь с едой как? Внезапно разыгравшийся аппетит дал о себе знать недовольным ворчанием в желудке, когда я бодро шагала следом за Надей, найдя в себе силы не отчаиваться и пережить время пребывания в этом «детском лагере для взрослых» как страшный сон.

— Иван Константиныч, мы закончили, — сотрудница изолятора протянула дежурному дактокарту (прим. дактилоскопический бланк) и оформленные документы.

— Хорошо, — отозвался он, принимая бумаги. — В пятую ее определи, к Самохиной. Как вы, Ева Сергеевна?

— В порядке, — проговорила я, искренне улыбнувшись в ответ на его участие и радуясь тому, что хоть кто-то в этом угрюмом подземелье еще не забыл об уважении и субординации.

Дежурный кивнул, а я чинно проследовала за Надей дальше, проходя по узким, разделенным тяжелыми решетчатыми дверьми коридорам. Тусклое освещение и спертый воздух усиливали гнетущую атмосферу. Свет из узких окошек у самого потолка почти не проникал, судя по всему, на улице наступили пасмурные сумерки, и успевшая заволочь солнце серая хмарь не пропускала его лучей в эти мрачные катакомбы.

— Пятая, — зычно озвучила Надя, когда мы подошли к одной из дверей. — Тебе сюда, Ясенева.

Кивнула и остановилась, наблюдая за тем, как она отпирает тяжелую дверь и за ней открывается темная маленькая бетонная комнатушка с зарешеченным окном.