По ту сторону рифта

– Сейчас все обрело смысл, – произносит она. – Раньше такого не было. Вообще-то, я впервые за всю жизнь по-настоящему счастлива.

На этот раз ее улыбка задерживается подольше. Настолько долго, что Томас поражается, какой же искренней та выглядит.

– Когда вас привели сюда, вы были не особенно счастливы, – мягко возражает он. – Напротив, крайне расстроены.

– Ага. – Жасмин с серьезным видом кивает. – Понимаете, такую штуку и с самой собой провернуть не слишком-то просто, а уж подвергать риску человека, который тебе дорог… – Она утирает уголок глаза. – Он ведь уже больше года умирал, вы в курсе? С каждым днем боль становилась чуть сильней. Почти видно было, как зараза расползается по его телу, словно… словно листик засыхает. А может, все из-за химии. Так и не решила, что хуже. – Она качает головой. – Ха. Уж с этим, по крайней мере, покончено.

– Так вот почему вы пошли на такое? Чтобы прекратить его муки?

Томас в этом сомневается. Убивая из милосердия, страдальцев обычно не потрошат. Но все-таки вопрос задан.

И она отвечает:

– Конечно, я облажалась и окончательно все испортила. – Она заламывает руки. – Я уже скучаю по нему. Ну не бред ли? Прошло всего несколько часов, и я знаю, что дело-то пустяк, но все равно скучаю. Опять сердце против головы.

– Облажались, говорите? – спрашивает Томас.

Сделав глубокий вдох, она кивает:

– По-крупному.

– Расскажите подробней.

– Я ведь в отладке не смыслю ни хрена. Считала-то иначе, но когда дошло до органики… по сути, все, чего я достигла, – залезла в код и наугад в нем поковырялась. Если точно не знать, что делаешь, то непременно все запорешь. Вот над этим я сейчас и работаю.

– В «отладке»?

– Я так это называю. Нормального термина пока не существует.

А вот тут ты ошибаешься. И вслух:

– Продолжайте.

Жасмин Фицджеральд со вздохом закрывает глаза:

– В сложившихся обстоятельствах вы мне вряд ли поверите, но я его и в самом деле любила. Нет: люблю. – Тихое фырканье, приглушенный смешок. – Ну вот опять. Сбилась на прошедшее время, чтоб его.

– Расскажите мне про отладку.

– Мне кажется, вы не поймете, Майлз. Да и не так уж вам интересно, честно говоря. – Ее глаза открываются и глядят прямо на него. – Но для протокола заявляю, что Стю уже умирал. Я пыталась спасти его и потерпела неудачу. В следующий раз будет лучше, потом – еще лучше, и в конце концов у меня получится.

– И что произойдет тогда? – говорит Томас.

– С вашей точки зрения или с моей?

– С вашей.

– Я исправлю ошибки в строке. Или, если так окажется проще, воссоздам копию подпрограммы и встрою ее в основной цикл. Невелика разница.

– Вот оно как. А что увижу я? Она пожимает плечами:

– Стю, восставшего из мертвых.

В чем подвох?

Разум Жасмин Фицджеральд дразняще манит со страниц стандартных опросников, разложенных на столе. Где-то тут, теоретически, скрывается монстр.

Этими инструментами анатомируют человеческую психику. Тест Векслера. ММЛО, ОПБР[15]. Только все они не лучше кувалды. Тупые зубила, изображающие из себя микротомы. Сбоку расположился справочник DSM-IV в мягкой обложке, толстый фолиант с описанием симптомов и патологий. Целая система полочек. Вероятно, на одной из них окажется и Фицджеральд. Может, эксплозивное расстройство? Синдром избиваемой женщины? Обыкновенная социопатия?

Тестирование внятных результатов не дало. Ответы на бумаге словно насмехаются над доктором. Верно или неверно: Иногда слышу голоса, которых больше не слышит никто. Она поставила галочку в «неверно». В последнее время у меня было особенно подавленное настроение. «Неверно». Иногда я так сержусь, что мне хочется по чему-нибудь ударить. «Верно», и приписка от руки на полях: А разве не у всех так бывает?

По анкетам разбросаны хитрые ловушки – взаимосвязанные вопросы, позволяющие ловить лжецов на противоречиях. Жасмин Фицджеральд избежала всех до единой. Беспримерная честность? Или она слишком умна для таких тестов? Похоже, здесь нет ничего такого, что…

Секундочку.

«Кем был Луи Пастер?» – вопрошает тест Векслера, пытаясь оценить общую эрудицию испытуемой.

Вирус, пишет Фицджеральд.

Так, листаем назад. На предшествующей странице – снова: «Кем был Уинстон Черчилль?» И снова – вирус.

За пятнадцать вопросов до этого: «Кем была Флоренс Найтингейл?»

Знаменитой сестрой милосердия, пишет Фицджеральд. И ответы на все предыдущие вопросы об исторических персонах ничем не примечательны, то есть верны. Однако после Найтингейл сплошные «вирусы».

В уничтожении вируса греха нет. Такое можно совершить с кристально чистой совестью. Вероятно, она переосмысливает сущность своего поступка. И это помогает ей хоть как-то мириться с собой.

Тем лучше. От фокусов с воскресающими мертвецами никакого толку не было.

Когда Томас входит в помещение, она лежит на столе, подложив руки под голову. Доктор кашляет:

– Жасмин.