По ту сторону (сборник)

Старческая толпа слушала, пришепётывая, шамкая, тряся головами, подбирая отвисающие челюсти… Бородатая старость — склерозная, в наростах, носящая бандаж и ковыряющая в ухе старость, — но водящая полки, но хранящая военные тайны, склонилась над умирающим Шлиффеном.

III

Начальник австро-венгерского Генерального штаба Конрад фон Гаузенштейн закончил свой доклад и ждал высочайших замечаний. Доклад касался необходимости введения в армии автомобилей. Император задумчиво постукивал пальцами по столу. Солнечный зайчик играл на его отполированной лысине.

— Я полагаю, — сказал он, — что лошадь будет надежнее.

И вопросительно взглянул на Конрада.

— Вы совершенно правы, Ваше Величество, лошадь надежнее, — ответил Конрад, хотя весь его доклад сводился к тому, что надежнее будет автомобиль. Но у него уже было два конфликта с наследником — он был заподозрен в непочтительности и недостатке благочестия. Поэтому с императором надо было держаться особенно осторожно. — Вы совершенно правы. Однако извольте взглянуть на этот расчет. При современном плане развертывания нам понадобится свыше восьмисот тысяч лошадей, из которых три четверти надо получить путем мобилизации. Не говоря уже о фураже, мы получаем такое стадо в тылу армии, которое запрудит все дороги и потребует колоссальный обслуживающий контингент. Примите во внимание сап, экзему…

— Автомобили ломаются и опрокидываются, — внушительно прервал его император. — А лошадь — друг солдата. Солдат любит лошадь.

Он вступил на престол в 1848 году и царствовал бесконечно долго. Его взгляды успели сложиться и затвердеть уже ко времени австро-итальянских кампаний.

— Совершенно верно, — терпеливо ответил Конрад. — Примите, однако, во внимание опасность эпидемических заболеваний среди такой массы лошадей, которая…

— Я не доверяю этим новым керосиновым штукам, — сказал Франц-Иосиф.

Конрад помолчал. Его твердое сухое лицо смягчилось. Усилием воли он изобразил подобие почтительной и вместе с тем ласковой улыбки. Он решил употребить другой способ обращения с императором, — а всего у него было три способа. Этот заключался в почтительной ласковости, слегка окрашенной юмором, как содовая вода сиропом. Чтобы улыбнуться, он сузил глаза, растянул губы и опустил усы. Улыбка получалась неумелая, как "окаменевшие попытки ребенка вылепить ящерицу".

— Ваше Величество, разрешите предложить вам лично испробовать эти машины.

— Как?

— Я предлагаю вам совершить небольшую прогулку на автомобиле.

Император недоверчиво смотрел на искаженное улыбкой лицо Конрада.

— То есть это значит ехать на автомобиле? — пробормотал он. — Это чтобы я поехал на нем?

Он пришел в негодование. Император и король сидит на этой трясущейся, дымящей, стучащей нелепости! Древнее габсбурговское величие подвергается толчкам вульгарного патентованного механизма! Власть никогда не должна быть слишком современной, если она хочет импонировать.

— Я не поеду, — сухо сказал император.

Тогда Конрад применил третий способ обращения. Он одеревенел в служебной, усердной тупости.

— Как вам угодно, Ваше Величество.

…Через полтора месяца утром из бокового подъезда Шенбрунского дворца вышел Франц-Иосиф в сопровождении Конрада и начальника разведки Урбанского фон Остромеча. У подъезда стоял блестящий, красного цвета автомобиль с белыми колесами марки "фиат".

У него был круглый радиатор и высокий кузов с откидным, как у фаэтона, верхом. Автомобиль еще не имел тех стремительных, как бы созданных трением о воздух очертаний, какими отличаются автомобили нашего времени. Как ребенок, повторяющий в своем развитии формы всех первоначальных предков — с жабрами и хвостами — так этот ранний автомобиль сохранял сходство с запряженным экипажем. Много лака, много блестящих медных частей…

IV

Новость проникла в трамвай, когда там шел скандал. Толстый человек в серой паре сердился на своего соседа. Ему казалось, что сосед занимает на скамье слишком много места. Тот огрызался:

— Это вам кажется. Вы слишком толстый и не помещаетесь на скамейке.

— Не ваше дело — толстый я или нет. Надо сидеть как следует, а не разваливаться. Это свинство.

— Я и сижу как следует. Что вы ко мне пристали? Вон свободное место. Пересаживайтесь, если вам здесь не нравится.

— Сами пересаживайтесь…

Публика с вялым любопытством ждала, чем это кончится. Подавали реплики:

— С таких толстых надо брать за билет дороже.

По Берлину новость уже распространилась. Тысячи людей шли, держа в руках экстренные выпуски газет. Война объявлена! Захваченные чтением, люди сталкивались друг с другом, наступали на ноги и извинялись. "Россия начала войну против нас". Город был уже в войне, переживал первые минуты удивления, испуга, недоумения. Трамвай пребывал еще в мирном времени.

— Вас надо поучить вежливости. Вы не умеете прилично себя вести.

— А вы умеете? Я вижу, мало вас в детстве секли.

Толстяк помолчал, выдумывая новую фразу. Он чувствовал себя обязанным сказать что-нибудь — весь вагон ожидал его ответа.

В это время в окно донесся пронзительный вопль газетчика:

— Россия начала войну против нас!