Отдохнувшие за день кони бодро шагали вперед, изредка с опаской поглядывая на раскинувшееся у обочин редколесье, когда оттуда доносился печальный вой хищника. Слушая волчьи стоны, Долорис задорно хохотала и хлопала в ладоши — звери ее не беспокоили, уже с младенчества она стала бесстрашной. Да и дорога ее ничуть не утомляла, напротив, девочка постоянно выгибалась в руках вампира и с интересом глядела в разные стороны, запоминая удивительные картины природы, не желая упускать ни малейшей детали из проплывающих мимо пейзажей.
— Ух, верткая, — улыбнулся Батури. Долорис вновь изогнулась, чтобы посмотреть, как кони разбивают копытами блестящий, разлетающийся вокруг, как жидкое серебро, снег. — Можешь хоть минуту не дергаться?
Девочка все понимающим взглядом уставилась на вампира, разумеется, ничего не ответила, но вертеться перестала. Над трактом повисла сонная, тягучая пелена тишины, разрушаемая лишь цокотом копыт.
Анэт заметила, что на развилке Батури повел коня налево, на восток, хотя граница располагалась на западе, и, поравнявшись с вампиром, спросила:
— Куда мы едем?
Батури не ответил. Неприятное чувство, будто за ним наблюдают, закралось в сердце вампира. Услышав за спиной приглушенный шум, сменившийся орлиным клекотом, он резко обернулся и вгляделся вдаль. Но вокруг не было ни души, лишь ветер гулял по безлюдному тракту, закручивая снег небольшими смерчами.
— Почему мы едем не к границе? — не унималась девушка.
— Планы изменились, — пожал плечами Батури. — В Ллире есть одно дело. Если работа окажется толковой, я за нее возьмусь. Если нет, поедем по намеченному пути.
— Я не глухая и слышала, что сказал трактирщик. Но зачем тебе помогать какому-то наместнику?
— Начну по порядку. Во-первых, даже вампиру тяжко без денег, а герцог Ллир нам, непременно, заплатит из спасенной казны. Во-вторых, если наместник окажется человеком чести, я попрошу, чтобы его люди отконвоировали тебя к границе.
— Что? — от удивления Анэт невольно вскрикнула. — Хочешь от меня избавиться?
— Тоже мне новость. Конечно, хочу. И уже давно. Сама знаешь: без тебя и у меня, и у Долорис будет больше шансов сбежать от Каэля.
— Это… несправедливо.
— Ты меня удивляешь! — Клавдий наиграно расхохотался. — Ждешь от вампира справедливости? Я не рыцарь в сияющих доспехах на белом коне. Таких в Хельхейме уже не осталось. Я — кровожадный монстр.
Анэт ничего не ответила, отвернулась и, прижавшись к конской гриве, тихо заплакала. Батури не стал утешать девушку, хоть и знал, что она уже привязалась к Долорис, за короткий срок искренне полюбила ее, словно собственную дочь; знал, что в ней зарождаются нежные чувства к безжалостному убийце, который по необъяснимым причинам с материнским теплом ухаживает за ребенком; знал, что ей хочется остаться. Но Анэт должна была смириться с тем, что она — изгой, а ее участь — скорая гибель от магии «купола».
— Я… есть хочу, — все еще шмыгая носом, заявила девушка.
— Воздержание пойдет тебе на пользу, — обрубил Клавдий.
В целях предосторожности после кровавой трапезы, совершенной в последней деревне, ни Анэт, ни Батури не охотились вот уже три дня. Не желали привлекать к себе внимания. Но голод девушки с каждым днем становился все невыносимее.
— Ты Высший и можешь не питаться годами, а мне… мне нужна пища. Прошу тебя, давай заедем в какое-нибудь селение.
Батури скрипнул зубами. Из-за вечного голода спутницы они передвигались до невероятности медленно, и погоня, от которой удалось избавиться лишь благодаря везению, могла вновь напасть на след.
— У нас нет для этого времени, — уронил вампир. Услышав, как позади что-то ухнуло, он резко обернулся, но ничего, кроме пустынной, скрывающейся за холмами дороги, не увидел.
— Прошу, заедем в ближайшую деревню, — умоляюще протянула девушка. — Моя жажда… когда остаюсь с Долорис наедине, мне трудно сдержаться. Ты же и сам все понимаешь.
— Я понимаю одно, — зло процедил Батури, — до замка Ллир рукой подать, а устраивать бесчинства на землях лорда, у которого ищешь работы — дурной тон. Да и вместо найма можно получить осиновый кол в сердце. Штука, хочу заметить, неприятная даже для меня, а для тебя — так вообще смертельная.
— Но…
— Никаких «но»! В замке для тебя найдется пища. А до этого времени — терпи. Или тебе приспичило побыстрее сдохнуть? И на этот раз — окончательно?
— Зачем ты постоянно напоминаешь мне, что я мертва? — едва сдерживая слезы, спросила Анэт. — Ты же знаешь, мне трудно с этим смириться. И стоит мне хоть ненадолго забыть о том, кто я, ты тут же заставляешь меня вспомнить…
— Женщины! — выдохнул Клавдий. — Почему вы все одинаковые? Я это слышал от Алекто, теперь — от тебя. Вероятно, я обречен выслушивать от всех вампирш одно и то же.
— И вот опять. Ты снова напоминаешь мне о том, кто я.
— Ты забудешь об этом через минуту, — успокоил Батури. — С твоей-то памятью…
— С памятью у меня все в порядке…
— Да, конечно. Знаешь, я невольно вспомнил Ливуазье. Он всегда говорил, что у его пассий ужасная память. И на вопрос: «Что, все забывают?», он отвечал: «Нет, все помнят».