По ту сторону смерти

Софию душили слезы. Она чувствовала себя униженной, раздавленной. Ей было мучительно думать о том, что она болталась в петле, давилась и корчилась — и все это на глазах у человека, которого она едва знала. И теперь еще ревет белугой. Она чувствовала себя полной дурой и ненавидела Шторма еще больше. Нет, он действительно занудный, противный америкашка.

— Вот возьми, — сказал Шторм, протягивая ей бумажную салфетку.

София, не скрывая раздражения, высморкалась. Она старалась не смотреть на него. Ей не нравилось, что он маячит здесь, не хотелось видеть перед глазами пряжку его ремня. Она вдруг вспомнила, что — не считая простыни — на ней только тонкая ночная рубашка.

— Не надо передо мной… маячить, — пробормотала она, махнув рукой. Слезы градом катились по ее щекам. Этот тип был круглым идиотом.

— Э-э, извини. Я вовсе не хотел маячить. Я отойду вот сюда. — Шторм направился к окну. Прислонился к подоконнику, скрестил на груди руки. Самодовольный чурбан. И эта идиотская, точно приклеенная, не то улыбка, не то ухмылка…

— И не надо… — София снова высморкалась, нарочито шумно.

— Что? — Шторм, недоумевая, пожал плечами. — Что я такого сделал?

— Не стоит ждать от меня благодарности, — сказала София. — Я никого не просила спасать меня и не испытываю никакой радости по этому поводу.

— Да, не повезло тебе.

— Какого черта ты лезешь в чужие дела? Неужели так трудно оставить человека в покое?

— Знаешь что? Мне в отличие от тебя не нужно оправдывать свои действия.

София принялась яростно тереть ладонями щеки и нос, пытаясь положить конец своему постыдному плачу. Но слезы не унимались. Такого с ней не случалось с далекого детства.

— Такая симпатичная девочка, — говорил Шторм. — Молоденькая, преуспевающая, к тому же чертовски умна — любой подтвердит. И вдруг вешаться? Я что-то не понимаю. В голове не укладывается. Если у тебя какие-то душевные неурядицы, урегулируй. Зачем же сразу?.. — Шторм покачал головой и посмотрел в окно, точно желая заручиться моральной поддержкой ночного города.

София недоумевала. Да как он смеет говорить с ней в подобном тоне! Что он себе позволяет? Да что он знает о ней! С каким наслаждением она размозжила бы ему башку каблуком. Но каблуков не было — ноги ее были босы, и ей оставалось лежать под простыней, стискивая в кулаке мокрую салфетку, тихо злиться на себя и на Шторма — за то, что он нагло вторгся в ее личную жизнь, — и шмыгать носом, из последних сил пытаясь унять слезы.

Наконец, скопив достаточное количество ядовитой иронии, София сказала:

— Вот, значит, как в Америке поступают с душевными неурядицами? Их регулируют.

— Ну да. — Шторм передернул плечами. — А что здесь такого? Разве в Англии нет психотерапевтов? Или законы запрещают англичанам иметь хоть какие-то слабости?

— Нет, мне это нравится, в самом деле, — язвительно заметила она. — Если в прошлом у тебя есть какой-то изъян, тащи свою жизнь в мастерскую, там отрегулируют. А еще лучше вовсе избавиться от проклятого прошлого. Наверное, именно, после этого у человека появляется какая-нибудь странная фамилия — Шторм или что-нибудь в этом роде?

Шторм откинул голову назад и залился самозабвенным, лающим смехом — так, в воображении Софии, должна была лаять гиена, застигнутая лучом прожектора. Она пришла в отчаяние. Неужели ничто не может пронять этого типа, задеть его за живое?

— Ну ладно, — сказал Шторм, радостно посмеиваясь — ну вылитый клоун! — Положим, ты не в состоянии изменить свое прошлое. Но стоит ли из-за этого сводить счеты с жизнью? А если бы прошлого действительно не было, что тогда? Нет, серьезно…

София только закатила глаза. На это нельзя было даже сердиться. В голове у нее гудело, в горле саднило, кровь стучала в висках, а Шторм восседал на подоконнике и заявлял как ни в чем не бывало: «А если бы прошлого действительно не было, что тогда?» София уже не знала, как относиться к его словам — как к обычному американскому трепу или высшей, доступной лишь просветленным мудрости.

— Нет, ты мне скажи, — на повышенных тонах продолжал Шторм, — если ты не в состоянии справиться со своими проблемами, что ты будешь с ними делать? Сдашь в кунсткамеру? Отправишь в отпуск? Или я чего-то не понимаю? — Он уже спрыгнул с подоконника и теперь расхаживал по комнате, в такт словам размахивая рукой. — Нет, я серьезно, как девушка вроде тебя могла решиться на такое? Ты что, спятила?

— Да ты хоть знаешь, с кем ты разговариваешь? — в сердцах воскликнула София. Она вдруг отчетливо поняла, что пыталась повесить не того, кого надо. — И прекрати… махать у меня перед носом руками!

Шторм удивленно посмотрел на свою руку, словно прежде ее там не было.

— Да пропади все!..

— Послушай, ты за кого себя принимаешь? И как ты вообще сюда попал?

Шторм рассеянно кивнул.

— Сам не понимаю. — Он отвернулся к окну: — Видела бы ты, сколько здесь охранников. Чувствуешь себя как Оби-ван Кеноби на Мертвой Звезде.

Нет, этот человек решительно кретин. София с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться. Шторм оглянулся:

— Что это? Ты вроде как смеешься?

— Вот еще.

— Да? А мне показалось, ты только что засмеялась.