По ту сторону смерти

ЯКОБУС

Что ж, доктор Прендергаст, рад, что вам это удалось. Я специально оставил сержанта Андерсона, чтобы он указал вам путь.

ХЭДЛИ — на лице которого написано искреннее негодование — бросается вперед, но Д-Р ПРЕНДЕРГАСТ останавливает его.

ЯКОБУС

(продолжает)

Вы как раз вовремя — будете свидетелями моего апофеоза.

ХОРХЕ, завершив работу, вручает МЕЧ своему хозяину.

ЭННИ бьется в оковах, пытается что-то крикнуть, но рот ее заткнут кляпом.

ЯКОБУС любовно поглаживает МЕЧ.

ЯКОБУС

(продолжает)

Бедняга Прендергаст, как вы могли надеяться победить меня? Неужели вы не понимаете, что я проводник бессмертной силы? Во мне она нашла свое воплощение, и в этом качестве я путешествую сквозь века. Я кормлюсь костным мозгом времени. Я был здесь задолго до того, как в океане зародилась жизнь, и останусь здесь, когда земля обратится в пустыню, усеянную костями. Препятствия, которые вы чините мне, лишь забавляют меня. Но теперь все кончено…

Он заносит МЕЧ. А потом…

Потом горбун ХОРХЕ с горящим взглядом и плотоядной улыбкой подходит к алтарю. Он срывает пурпурное покрывало и открывает…

МЛАДЕНЦА ЭННИ, лежащего на алтаре!

ЭННИ захлебывается, давится собственным криком, извивается всем телом в тщетной попытке освободиться.

ЯКОБУС возносит МЕЧ над головой, он готов вонзить клинок в грудь младенца.

Однако Д-Р ПРЕНДЕРГАСТ лишь снисходительно улыбается.

Д-Р ПРЕНДЕРГАСТ

Не спешите, Якобус…

X ЧЕРНАЯ ЭННИ II

1

Его глаза! В его глазах стоял ужас. И еще. Прошло всего две недели с тех нор, как мы виделись в последний раз, но мне показалось, что за это время он постарел лет на двадцать. Он взирал на нас из-за двери с враждебной опаской, как будто ожидая подвоха, похожий на дремучего монаха-отшельника, которому не дали додумать его мрачную думу. Меж тем ему было немногим за шестьдесят.

«Вот те раз», — подумал Ричард Шторм, увидев лицо сэра Майкла, который, похоже, всерьез вознамерился испепелить его взглядом.

Мы уже отпустили такси, и шум мотора постепенно затих в вязких сумерках. Тяжелые свинцовые тучи, словно спасаясь от ветра, жались к самой земле. Каменная громада дома зловещей тенью нависала над нами, словно не одобряя нашего внезапного появления.

Сказать по правде, дом и не думал над кем-либо нависать — тем более зловещей тенью, — и не было в нем ничего враждебного. Это был опрятный старинный особняк, каменное здание с продолговатым фасадом и множеством окон. Никаких черных воронов, недобро косящих глазом с водосточных труб или мансардных крыш, не было и в помине. Однако изможденное лицо сэра Майкла, лицо, на котором лежала печать ненависти — бледные, ввалившиеся щеки и злобный, настороженный взгляд, — вселяло благоговейный трепет и создавало какое-то зыбкое, невнятное, лихорадочное ощущение нереальности происходящего. К тому же Шторма с утра донимала легкая мигрень.

София, шагнув навстречу отцу, запечатлела на его щеке нежный поцелуй.

Шторм окинул прощальным взглядом «теряющуюся во мгле буковую аллею», которая вела к поместью. Тучи сгущались, предвещая грозу. Дул промозглый февральский ветер, быстро темнело.

И сквозь голые, безжизненные кроны буков, сквозь сгущавшуюся мглу Шторм успел разглядеть вдалеке руины аббатства: «развалины церкви, покосившиеся надгробные плиты старинного погоста».

Он расправил плечи и глубоко вздохнул, пытаясь собраться с мыслями.

София уже вошла в дом. Сэр Майкл терпеливо придерживал дверь, дожидаясь его.

«Что ж, — сказал себе Шторм, — ты прибыл в Англию в поисках мистики, отступать некуда».

Вымученно улыбаясь, он переступил порог поместья Белхем-Грейндж.

2