Этого Андерсена и обыграл в 1954 году тогда молоденький Гончаренко. Сейчас, укрепив на рукаве судейскую повязку, он направляется к конькобежной бирже. Семеню за Олегом Георгиевичем и я. Мы идём по кромке льда рядом с трибунами. Гончаренко привычно на ходу ставит росписи в протягиваемых программках. Ему хорошо. Его все знают. К тому же Олега Георгиевича не смущает скользкий лёд. А меня, и так спотыкающегося, атакуют. Руки тянутся с трибун за пришпиленным к воротнику фирменным прессовским значком. Снимешь знак — полицейские тотчас попросят на трибуну. Вот и отбиваешься как можешь от наглецов болельщиков. Их столько, что любое упавшее на «Бишлет» яблоко без промаха угодит в чью-нибудь голову. Опасаясь давки и суматохи, организаторы за полтора часа до старта запирают ворота. Не помогает. Пару раз был свидетелей штурма стадиона. Брали его полувоенным приступом, разве что без стрельбы и артналётов. На каменные заборы забрасывались верёвочные лестницы, канаты с кошками-крючками. Полиция с контролёрами умело и абсолютно хладнокровно отбрасывала наступавших, а те лезли и лезли. Что делать, если сам главный арбитр чемпионата Вилли Рейсванг жаловался нам с Гончаренко: не сумел достать билетов для жены и сына.
Сочувствую я и королевским гвардейцам в высоченных чёрных папахах с пушистыми кисточками. Как осторожно маршируют по полированному льду барабанщики и трубачи! Только бы не упасть в этот торжественно-волнующий для гвардии момент: следуя ритуалу, главный судья вводит в ложу королевскую особу и лиц, её сопровождающих. Улаф V и его сын — кронпринц — конькобежных соревнований стараются не пропускать и к началу не опаздывать. Король с родственниками усаживаются поудобнее, Вилли Рейсванг даёт из королевской ложи отмашку белоснежным платком, и Эрлинг Эллингсен приступает к своему стартерскому делу.
«На линию!» — привычно командует он. Поднимает вверх пистоль и, видимо, стреляет. Видимо, потому что по крайней мере я звука выстрела не улавливаю. Зато в уши мне рвётся безумное «Хейя!» и удары, да что там удары — бой здоровенного барабана. Как его только протащили на трибуну? Не умолкает вой саксофонов, в которые дуют трое парней в поварских колпаках. Конькобежцы, застывшие в скрюченно-неудобных позах, недоуменно смотрят на Эллингсена, мол, чего не стреляешь? И, пылая щеками, стартёр решается на никакими правилами не предусмотренную пантомиму. Поворачивается к зрителям, страдальчески морщит лицо и, поднеся палец к губам, произносит в микрофон некое непереводимое «тсс…с…с…». Трибуны сначала раскатисто смеются, потом многоголосо и непохоже передразнивают бедолагу, затем послушно замирают. Судья снимает старенькую кепочку с синим козырьком и отвешивает толпе поклон. Не догадывался, что в Эллингсене пропадает актёрский талант.
И в мыслях не держу описывать полторы тысячи раз описанные состязания. Если не возражаете, лучше проследуем за Олегом Гончаренко в места, запретные для рядовых болельщиков и даже для журналистов: на биржу, в раздевалку, судейскую.
Биржей именуется пятачок рядом с переходной прямой, где меняются дорожками конькобежцы. Не бывает жеребьёвки, на которой бы главный судья не запрещал тренерам появляться у биржи на коньках. И не родилось ещё простачка, который бы не ослушался приказа. Пощёлкивая секундомером, моментально перекраивая составленные ночью графики забегов, перекрикивая болельщиков, ведут они подопечных по дистанции. Одним из бесспорных чемпионов биржи считаю нашего Юрия Чистякова. Его шаляпинский голос невозможно не услышать и на противоположной от биржи трибуне. Спокоен, словно на рыбалке, Борис Васильковский. Как бы ни складывались дела, он знай похваливает ребят, не забывая, впрочем, показать на самодельном табло, сколько секунд проигрывает или выигрывает конькобежец заданному графику. Японские тренеры не обходятся без неведомой остальному миру техники. Их крошечное переносное электротабло автоматически ведёт спортсменов по дистанции. А голландец Феркерк, тренировавший сборную Швеции, больше полагается на резкие крики-подсказки и непотерянную скорость. Чудится, миг — и он на быстрых своих коньках покатит рядом с подопечным шведом, подталкивая того в спину. Американка Диана Холам — единственная женщина на этом мужском сборище, страшно нервничает, но задачу свою знает твёрдо. Три поднятых вверх пальца сигнализируют, что Хайден или кто-то другой из американцев бежит на три секунды лучше намеченного, пальцы опущены вниз — надо поднажать, прибавить.