Я бросила взгляд на заставленный тарелочками с пирожными столик. Что-то сомнительно, чтобы Фернан собирался покинуть свою родительницу: Изабелла тщательно блюла фигуру, справедливо полагая, что хрупкость и изящество ей к лицу. Значит, угощение предназначалось для молодого человека.
Изабелла ткнула острым локтем сына в бок.
— Фернан! Поприветствуй же нашу дорогую Северину!
Флегматичный рыхлый блондин с крупным носом и близко посаженными небольшими светло-голубыми глазами нехотя процедил:
— Счастлив вас видеть, госпожа дель Лерой.
— Взаимно, — фальшиво улыбнулась я. — Простите, но я заглянула ненадолго — хотела заказать меренги к ужину.
Изабелла не поверила в мою ложь. На розовых губах появилась куда более радостная — и более фальшивая — улыбка, нежели у меня, и дама нежно пропела:
— Ах, дорогая, куда вам спешить? Прошу вас, присаживайтесь, составьте нам компанию. А мы развлечем вас новостями. Слышали, что произошло с тем неприятным молодым человеком?
— Простите, вы о ком?
— Ну как же! О недавнем госте ее высочества.
Заинтригованная, я опустилась на стул, который придвинул мне с кислым выражением лица Фернан.
— Так что же случилось с господином Фиоре?
— Ничего, — удивленно ответила Изабелла. — А почему с ним должно что-то случиться?
Я растерялась.
— Но вы ведь сами только что сказали, что знаете некие новости о нем.
Моя собеседница досадливо поморщилась.
— Ах, нет же! Я говорила о поэте, помните такого? Он еще читал на редкость глупые стишата. Я еще тогда сказала вам, что давненько мне не приходилось слышать этакой ерунды.
Я бросила на Изабеллу изумленный взгляд. Неужели память столь сильно подводит ее? О бездарности поэта упомянула Матильда, а заклятая подруга тут же обвинила ее в вульгарности. Но красивое лицо Изабеллы было столь безмятежно, что я даже усомнилась в том, что правильно запомнила события.
Арамеус был мне неинтересен, так что рассказ о его похождениях и о том, что поэта застал некий богатый старикашка в пикантной ситуации со своей супругой, я слушала невнимательно. Фернан все то время, что его маменька пыталась втянуть меня в разговор, флегматично поглощал пирожные. Очень скоро все тарелочки на нашем столе опустели, причем сладкоежка умудрился незаметно слопать и мой заказ.
— Но самое поразительное, — завершила повествование о злоключениях Арамеуса Изабелла, — что ее высочество только посмеялась над этой историей. Представляете, Северина? Каролина осудила бы кого угодно, но своему любимцу готова все спустить с рук. Хотя надо признать, что он — весьма привлекательный мужчина. Многие молодые женщины без ума от него, что уж говорить об увядающей даме?
У меня не было ни малейшего желания обсуждать отношение принцессы к поэту, и я принялась спешно придумывать предлог, чтобы покинуть кондитерскую — тем более, что десерта меня все равно лишили. На мое счастье, дверь распахнулась, впуская нового посетителя. Мартин сдержанно поприветствовал Изабеллу и ее сына и уже хотел устроиться за нашим столиком, как я вскочила.
— Как хорошо, что ты пришел! — преувеличенно радостно воскликнула я. — Я как раз обнаружила чудесную ткань для обивки тетушкиных кресел. Как раз такую, как она хотела. Вот только не помню, тетушка предпочитает розовые или сиреневые оттенки? Давай ты тоже взглянешь?
К чести Мартина, он не стал удивленно спрашивать, к чему тетушке менять обивку на купленных совсем недавно креслах. Равно как и недоумевать по поводу того, что я именно у него интересовала любимыми цветами тетушки. Напротив, он кивнул и абсолютно серьезно сказал:
— Конечно, данный вопрос требует основательного подхода. Пойдем, я хочу сам оценить ткань.
И мы покинули раздосадованную Изабеллу. Фернан, по-моему, не обратил на наш уход ни малейшего внимания. Перед ним еще красовались остатки пирожного.
***
Я иду по длинному коридору, освещенному лишь призрачным лунным светом. Я знаю, что на стенах висят светильники, которые должны ярко гореть всю ночь, но сегодня чья-то рука так кстати загасила их. Это хорошо — в полутьме у меня больше шансов остаться незамеченной.
Я стараюсь ступать как можно осторожнее, чтобы звук моих шагов не потревожил тишину. Поравнявшись с окном, приподнимаюсь на цыпочки и, ухватившись за узкий подоконник, выглядываю наружу.
Сегодня полнолуние, время зловещих духов и призраков. Я и сама себе кажусь почти бесплотной тенью. Наверное, если я заберусь на подоконник, распахну окно и шагну наружу, раскинув руки, то смогу полететь черной тенью над белым заснеженным садом, над крепостной стеной и дальше, над полями, к темнеющему под снегом лесу вдали. Звездное небо зовет и манит меня, ветер приглашает поиграть с ним в вышине, и я, вздрогнув, отступаю от окна, борюсь с искушением. Нет-нет, у меня иная задача.
Коридор поворачивает, и я отсчитываю двери. Одна, вторая, третья. Я останавливаюсь и осторожно поворачиваю ручку. Сердце колотится так сильно, что его стук, кажется, разносится по всему замку. Больше всего я боюсь, что дверь окажется заперта, но нет — ручка легко поворачивается, тяжелая дверь бесшумно приотворяется и я тенью скольжу в комнату.