Его вкатили в грузовой лифт, миновав после общей комнаты «отдыха» небольшой пролёт коридора с несколькими дверьми в служебные помещения. Он пытался найти где-нибудь не стенке план первого этажа, чтобы по нему определить все имеющиеся из здания выходы, но, увы, в том месте, где они успели до этого побывать, ничего такого на его глаза не попадалось. Хотя он и знал, что такие вещи здесь должны присутствовать вместе с противопожарными щитами. Но, уже, судя по увиденным Кеном «кусочкам» внутренних помещений основного здания, оно явно было немаленьким, и тот коридор, в который его вывезли, не заканчивался раздвижными дверьми в лифтовые шахты, а простирался далеко вперёд на добрых тридцать ярдов, где даже не было ни единого намёка на окно или двери с выходом на улицу. Зато сплошная раздражающая глаз бледно-зелёная (или оливкового цвета) краска с коричневой и жёлтой плиткой на полу в виде шахматной шашечки, но в ромбовидном порядке. Хоть какое-то разнообразие.
Потом они попали то ли на второй, то ли третий этаж, так как поднимались совсем недолго. Здесь тоже находился похожий коридор, но цвет стен, благодаря рельефной штукатурке и светло-бежевому оттенку краски выглядел не таким удручающим. Да и вместо плитки на полу красовался более весёлый линолеум из абстрактного рисунка почти с объёмным эффектом. Наверное, многие пациенты его до смерти боятся, потому что он и правду выглядел едва не живым и то по большей части из-за действия лекарства, которое влияло в том число и на зрение.
Двери неизвестных комнат здесь выглядели куда солидней и не закрашивались каждый божий год новым слоем глянцевой краски какого-нибудь стандартного красно-коричневого цвета (вроде как под дерево). Потому что они были сделаны из специальных металлопластиковых панелей с красивой обивкой из кожзаменителя. И то, что это были административные кабинеты клиники, Кен догадался даже без подсказок в виде соответствующих на них табличек с обязательными надписями и именами.
По сути, это был один из нескольких здесь рабочих кабинетов доктора Хардинга, если не считать его отдельных приёмных, смотровых и, возможно даже, отдельных процедурных. Именно этот являлся его местной вотчиной. Его облюбованным и полностью обставленным по его вкусу змеиным гнездом, на которое он не пожалел ни денег, ни своих исключительных предпочтений. Массивная мебель из натурального дерева цвет под цвет розовой груши с идеально протёртыми стёклами на нескольких книжных шкафах (где, скорей всего, хранились все дела и карточки прошлых и нынешних пациентов клиники). Классические пузатые кресла честер с низкой спинкой и с обивкой уже из натуральной кожи довольно неожиданного терракотового цвета, практически близкого к абрикосовому. Правда, всё это находилось во второй половине кабинета. Главную и почти центральную его часть, напротив двух красиво занавешенных декоративными гардинами окон, занимал огромный рабочий стол, больше напоминающий собой жертвенный алтарь, куда запросто можно было уложить целого слона, или, на худой конец, невзрослого слона.
Кроме однотонных обоев желтовато-кремового оттенка, тут в излишке хватало и деревянных панелей. И это не говоря про настоящий камин, который выглядел новеньким и отполированным, как и большая часть присутствующей здесь мебели, с прочими милыми безделушками, делающими подобные помещения вроде как обжитыми и притягательно уютными. Если бы Кен не знал, чей это кабинет, и если бы сам его хозяин не восседал сейчас за своим огромным столом-жертвенником подобно местному феодалу и правителю (разве что в белом больничном халате поверх идеально отутюженной сорочки с атласным темно-бордовым галстуком), возможно, и восприятие данного места было бы совершенно иным.
Но Кеннет увидел и испытал от увиденного то, что теперь невозможно было перебить чем-то другим в самое ближайшее время. Он догадался, кому принадлежало это логово. И что никто другой в этом мире (как и ни в каком-нибудь параллельном), не имел ни малейшего права заходить сюда без прямого разрешения его истинного хозяина. Впрочем, как и прикасаться или куда-то передвигать находившиеся тут вещи и мебель.
Настоящая обитель — основа всех основ или даже главный источник существования истинного зла. Местного зла. И Кен его чувствовал. Буквально. Кожей, вставшими дыбом по всему телу волосками и теми же расползшимися по спине, затылку и рукам, будто мелкими и даже пульсирующими волдырями, мурашками.