По ту сторону вдохновения

В результате мои верные читатели, купив в 2009 году якобы «последний» второй том, с удивлением обнаружили, что окончание все еще следует. Чувствуя свою вину, в газетных и телевизионных интервью я заверял, что не позднее осени 2010-го закончу историю игровода и писодея, представив ее на суд любителей современной словесности. Как я ошибался! Оказалось, чтобы свести разбежавшиеся сюжетные линии и завершить судьбы героев, понадобилось написать еще столько же страниц, сколько содержали два первых тома вместе взятые. А что делать? Постмодернистам, им легко: у них есть заветный принцип «ион-селекции», который означает примерно следующее: как получилось – так и вышло. Пропала в романе сюжетная линия, словно вклад в банке «Чара», да и хрен с ней. Это, значит, такой художественный прием, продвинутый. Исчез персонаж, словно монета в дырявом кармане, это, выходит, другой прием, еще более продвинутый. А если бедный читатель после пятой страницы начинает тосковать, точно в очереди к проктологу, это не что иное, как третий прием, даже принцип: книги пишутся не для читателей, а вообще…

Но я литератор старой школы, можно сказать, забубенный реалист. Мой принцип: занимательность – вежливость писателя. Я всегда рассказываю начатую историю до конца и не забываю героев, как увечных младенцев в роддоме. Потому работа над завершающим томом затянулась. С одной стороны, мне было стыдно за нарушенные обещания и я торопился. С другой, я вдруг столкнулся с тем, что особенно дорого каждому писателю, – с нетерпеливым интересом читателей к окончательной судьбе сочинения. С вопросом «Когда же третья часть?» ко мне обращались самые разные люди в самых разных местах. Дело в том, что человек я телевизионный, и многие помнят меня в лицо. Однажды на каком-то приеме военный комендант Кремля строго спросил: «Когда?» Я понял: дело плохо, надо поторапливаться – и наддал, закончив роман весной 2012-го. И вот мы с женой возвращались откуда-то самолетом. Подошел стюард и вежливо так поинтересовался: «Когда можно и можно ли ожидать окончание “Гипсового трубача”?» «18 апреля поступает в продажу!» – гордо ответил я. «Тогда – шампанского!» – воскликнул он. И до самого приземления мы пили «Вдову Клико» за счет авиакомпании.

Однако рано я пил шампанское. Выпуск романа частями имел и отрицательные последствия, за шесть лет работы, распавшейся на три «аврала», накопились неточности, нестыковки, оговорки. К моему стыду, кое-кто из второстепенных героев в первом томе имел одно имя, а в третьем другое. Обнаружились и стилистические погрешности – плод ответственной торопливости. Увы, поспешность, как известно, хороша при ловле блох и беглых олигархов. Да и корректоры теперь пошли какие-то невнимательные, как пьяные пешеходы. «Да не переживай ты так! – успокаивала меня Ольга Ярикова, мой давний редактор. – У Достоевского и не такие ляпы попадаются!» Но то, что можно Достоевскому, нельзя нам, смертным. Еще не просохла краска на третьем томе, а я уже сел за сводную редакцию «Трубача». Кое-что исправил, добавил, сократил, уточнил, переделал, отточил, зашкурил… Получилась, в сущности, новая версия романа, серьезно исправленная и смешно дополненная.

Надеюсь, дойдя до конца этого обширного сочинения, ты останешься доволен мной, взыскательный читатель!

Переделкино, 2012, 2017

Булгаков против Электротеатра

К 125-летию писателя и 50-летию публикации «Мастера и Маргариты»

1. Булгаковский бум

После выхода «Мастера и Маргариты» в журнале «Москва» на просторах СССР – от Бреста до Сахалина – грянул булгаковский бум. Все читали, обсуждали, разгадывали диковинную новинку, которая в монотонном потоке советской литературы выглядела как тропическая рыба в переделкинском пруду Я был в ту пору любознательным старшеклассником, но роман долго не давался мне в руки. Дефицит! Первой прочитала, конечно, Москва – творческая, номенклатурная, торговая. А я, отстояв многочасовую очередь, сначала увидел иллюстрации к «Мастеру» на посмертной выставке гениальной девочки Нади Рушевой, и лишь потом моя незабвенная учительница литературы Ирина Анатольевна Осокина буквально на день-два выпросила у кого-то для меня потрепанные номера журнала «Москва». Это было непросто: даже педагоги-словесники записывались, чтобы прочесть знаменитый роман.