По ту сторону вдохновения

Сначала хотели срочно строить лифт, но отказались от намерения, так как до визита на высшем уровне оставалось всего несколько дней. Потом решили изменить место встречи, но Рейган уперся: хочу в ЦДЛ, там Пастернак, Даниэль и Синявский страдали. Как они страдали, официанты до сих пор помнят: еле коньяк с закусью успевали подтаскивать. Начали объяснять, мол, и Дом архитекторов – тоже очень достойное место, а в Доме кино вообще шашлык в мини-мангалах на шипящих угольях подают. «Нет, – отвечают янки, – тогда придется отменить визит…» Как это отменить? Раиса Максимовна себе по такому случаю целый гардероб пошила и ювелиркой из Алмазного фонда усилилась, чтобы великосветскую старушку Нэнси уесть. Наши кагэбэшники тоже были категорически против: только установили прослушку, разместили в Театре киноактера, напротив, спецназ, оборудовали на высотном здании снайперские гнезда. Мало ли что, не каждый день в СССР американский президент приезжает.

Стали искать более простое решение и нашли: взгляд начальства пал на каморку возле парткома, прямо за Дубовым залом, где легендарный парикмахер Абрам Семенович стриг писателей уже без малого полвека. (Конечно, не в парткоме, а в каморке.) Комнатка была маленькая, едва вмещала кресло, зеркало, раковину, шкафчик со свежими простынками да настенный ремень, чтобы править опасную бритву. Возможно, при графах Олсуфьевых, живших в особняке до революции, в этот закуток на ночь запирали любимого мопса, чтобы не мешал, ведь на месте нынешнего парткома прежде располагалась спальня с будуаром графини.

Абрам Семенович перебрался в столицу, надо полагать, сразу после революции. В нэп у него была своя большая парикмахерская на Тверской, но он, осознав веянья железной эпохи, вовремя переметнулся в более безопасную трудовую категорию индивидуалов-надомников и обосновался подле графской опочивальни. Осторожно взявшись за писательский нос и соскребая со щеки вместе с мыльной пеной щетину, он сопровождал бритье бесконечными бытовыми и литературными сплетнями, излагая их на дивной смеси русского языка, идиша и суржика.

– Вы знаете, только что брил Евтушенко. Не поверите: опять разводится. Бросает свою шиксу. Чтоб я так жил!

Через умелые руки Абрама Семеновича прошло несколько поколений советских литераторов. Цену он никогда не называл, каждый клиент платил ему по совести, а писатели, за небольшим исключением, люди широкие. Говорят, Анатолий Сафронов, хоть и слыл антисемитом, меньше червонца ему никогда не давал. Однажды не оказалось мелочи, и он бросил четвертной, знай, мол, нас, казаков! Одни, постриженные, шли в Кремль получать Сталинские премии, другие – на Лубянку давать чистосердечные признания о связях с троцкистами. Третьи, побритые, причесанные и проодеколоненные, влекли к ресторанному столику, а потом еще куда-нибудь молодых актерок и балеринок. Могли себе позволить, ведь писатели тогда зарабатывали столько, что и не знали, куда потратить. Благо есть для таких случаев прекрасные дамы, бездонная статья любых расходов. Но вот беда: у одного классика оказалась очень бдительная супруга, в юности служившая дознавательницей в ЧК. И он, бедолага, в отчаянье, получив очередную Сталинскую премию и напившись в Кремле, бил вдребезги весь свой антикварный фарфор и хрусталь. Нет, не из пустого озорства. Просто новый ставить в квартире и на даче было уже некуда.

Абрам Семенович всегда был в курсе не только разводов, интрижек или запоев того же Фадеева. Он владел и политической информацией, которой охотно делился, и, возможно, не только с клиентами:

– Нет, вы слышали? Солоухин хотел передать свою рукопись за границу. Думаю, этого поца ждут большие неприятности.

Без лести, Абрам Семенович был такой же достопримечательностью Дома литераторов, как вырезанный из дерева в натуральную величину писатель Михаил Пришвин, сидевший на пенечке в холле.

Однажды Сергей Михалков, бреясь у Абрама Семеновича, рассказал, как ездил в Париж получать из рук президента де Голля премию «Маленький принц» за лучшее произведение для детей. Перед церемонией ему предложили пройти, если есть желание, в левое крыло Елисейского дворца и поправить височки у личного парикмахера главы Французской республики.

– И вы таки пошли?

– Конечно, пошел.

– И что он вам сказал, этот куафер? – ревниво поинтересовался мастер.

– Он с-с-спросил м-меня, – по обыкновению заикаясь, ответил Михалков, – к-к-к-какой идиот с-с-стрижет вас в Москве? Ш-ш-ш-утка!

И вот ради укрепления советско-американских отношений не пощадили даже такой культурно-исторический реликт, как Абрам Семенович. Роковое решение было принято и доведено немедленно до жертвы. Несмотря на мольбы несчастного парикмахера и заступничество классиков советской литературы, включая Сергея Михалкова, цирюльню без пощады прикрыли в течение часа. Что ж вы хотите, большая политика! Георгий Марков, утешая изгнанника, обещал выхлопотать ему всесоюзную персональную пенсию, как полярнику. Но тот был безутешен.