По ту сторону Венского леса

— Тяжелые времена, дорогой мой. Наше счастье, что должны прийти и американцы. Мы не потеряем тогда нашей фабрики.

— Дай-то Бог, Жорж!

Курорт оживился. Из Бухареста беспрерывно прибывали десятки «фордов», «бьюиков», «крейслеров».

Распахнулись ставни вилл. Захлопали пробки, будто винтовочные выстрелы. Заиграла музыка. Теперь уже не заводили немецкие пластинки, и «Лили Марлен» уступила место «Конго».

А обладатели блестящих фраков меняли свой официальный язык. Никто уже не говорил по-немецки, как это было совсем недавно. Повсюду слышно: How do you do?[16] Thank you very much.[17]

Вокруг бойцов собирались простые люди, жители Синаи. Они как зачарованные слушают рассказы о боях с гитлеровцами в Бэнясе, Отопенях и Плоешти, приглашают солдат в гости, угощают сигаретами, глотком рома. А девушки в белых передниках — официантки ресторанов — суют им пакеты с бутербродами, взятыми тайком от хозяина. Нет, нет, это не кража, у хозяина много всего, а иногда продукты даже портятся. Так почему же и солдатам не попробовать! Ведь и у них, этих женщин, братья и мужья тоже в армии.

Безня встретил даже свою односельчанку Лину. Два года назад помещик взял ее из села служанкой в свою виллу.

— Иоане, может быть, выкупаешься в мраморной ванне, небось такого не видывал никто в твоем роду, — предложила она солдату.

— Ну а хозяин, Лина?

— Он уехал в Бухарест на своем «оппеле».

— На чем?

— Да на своей машине. Пойдем! Поговорим о своих деревенских.

Олтенаку, видя, что солдат колеблется, толкнул его и прошептал:

— Да иди ты, осел, не видишь, что ли, как она тебя упрашивает. Только, черт возьми, не очень-то задерживайся.

На фоне лилового неба белеют вершины Морару и креот Караймана. В охотничьем домике Пискул, лукаво подмигивая, светятся окошечки. Прахова весело журчит, будто нашептывая горам одной ей известные тайны. Кажется, наступил мир, только глухие артиллерийские выстрелы со стороны гор говорят о том, что война еще продолжается. Орудийные раскаты не смолкают до поздней ночи. И до поздней ночи в ярко освещенных виллах не прекращается веселье. Даже на улицах слышны звуки джаза и пронзительный хохот.

Танковая колонна молчит. Бойцы спят в грузовиках, сидя на скамейках, прислонясь друг к другу. Среди них и солдат Безня, недавно вернувшийся из богатой виллы. Солдаты спят беспокойно: то один, то другой внезапно вздрогнет, протрет глаза, осмотрится и, улыбаясь, снова заснет. Нет, это только сон. Фашистов в Бухаресте больше нет. И сам он жив. Так что все в порядке.

Не спится лишь Думитру Айленей. Он вынимает из кармана часы и удивленно качает головой. Уже за полночь. Думитру закрывает крышку, на которой выгравировано «Костикэ Айленей».

— Бедный брат, где-то теперь в России гниют твои кости… После Сталинграда он не написал ни строчки. А год назад почтальон принес извещение: «Солдат Константин Айленей пал за веру».

Думитру сжимает часы в руке и чувствует, как они стучат, словно удары человеческого сердца. Так билось сердце Костикэ, когда после покоса они отдыхали в тени орешника. Костикэ ко всему относился с душой… Как он не хотел идти в армию!

— Кому это нужно? Фашистам? Разве не они убили нашего отца в Ойтузе? И после этого я должен воевать вместе с ними? Ну да что делать. На, возьми часы. Правда, они не бог весть какие дорогие, но ходят хорошо. И Думитру хранил эти часы во время всех бомбардировок и боев в Бухаресте, прошел вместе с ними через окопы и заграждения. Он носит их в верхнем кармане у сердца.

Утром колонна снова тронулась в путь. Машины, танки и орудия продвигались сквозь рыхлый, похожий на вату, туман, который, как закипающее молоко, поднимался из долины.

По обочине шоссе шли горные стрелки с ранцами за спиной, в лихо сдвинутых набекрень пилотках. Шинели они несли в скатках и немножко напоминали музыкантов из духового оркестра на параде.

Время от времени им приходилось останавливаться, чтобы пропустить машины, мотоциклы и танки. Стрелки, вытирая пот с лица, с завистью смотрели на счастливчиков, ехавших в машинах:

— Эх, видно, и на том свете так будет! Кто в карете, кто в телеге, только мы с тобой пешком…

— Эй, друг, у вас нет никого из Телеормана? — кричали стрелки бойцам, когда машины останавливались.

— Есть кто-нибудь из Крайовы?

— А из Бэрэгана? А-а? Бэрэган не то что ваша Крайова.

— А вы из какой части, ребята? Случайно, не из третьего, заячьего полка?

— Нет, он остался в Молдове, а наш Антонеску заблаговременно перебросил сюда. А вы из какого?

— Из полка антифриц.

Вдали виднеется Предял. За ним, как огромная тыква, покрытый лесом Постэвар. Солнце со стороны Чиопля уже осветило вершины деревьев.

— Вы, мазилы, снимите шинели, ведь тепло же.

— А если пойдет дождь?

— Какой там дождь! Когда идет дождь, Постэвар одевает шапку. А сейчас, смотрите, ни облачка.

Колонна проходит через Предял. Шоссе совершенно пустынно. И вдруг над колонной раздается пулеметная очередь. Зенитчики отцепляют орудия и подыскивают место, где можно их установить. Машинам и танкам развернуться негде, и они застывают на шоссе.