По ту сторону Венского леса

Перед нашими глазами вставали события гораздо страшнее и трагичнее, чем те, что мы пережили здесь, в Джулештях, на батарее. А пришелец все говорил и говорил… Глаза его горели, как угли, слова хлестали и жгли.

«…А когда я вернулся домой, что дали мне господа? Возможность просить милостыню. Они мне повесили на грудь железки, чтобы я их носил и гордился, но разве ими будешь сыт! Вот мы едим дохлятину, а у немцев в двух шагах от нас целые склады продовольствия. У них сотни вагонов сахара, миллионы банок консервов, и все это наше, румынское. Дали им это не вы и не я, а антонески и моцяны, которые нажили миллионы. А откуда они все это взяли? Украли, украли то, что заработано нашим горбом. Они продали страну, они продали горы и реки, но нас, братья, продать нельзя. И теперь, черт возьми, они нам ответят за все. Недолго еще им удастся обманывать нас…»

Я перестал что-либо понимать. Так, значит, все, что нам вдалбливали в головы, неправда? Погибшие герои, выходит, вовсе не герои? А по радио нам все время кричат о доблести, о героизме, о гении маршала Антонеску, о мудром короле — «первом солдате страны», об отечестве и румынской нации… За что же мы страдаем, умираем, во имя чего воюем?

Гость встал. Роман хотел дать ему кусок мамалыги и котелок похлебки, но он отказался:

— Вам и так не хватает… А вскоре понадобятся все ваши силы, чтобы разбить врага.

И, волоча ногу, он вышел вместе с Романом. Иляна тоже встала и пошла за ними, даже не попрощавшись со мною. Я увидел в щель палатки, как она взяла капрала за руку и все трое скрылись во тьме.

Будто змея ужалила меня в сердце. Ведь меня она никогда не брала за руку. А я так часто мечтал об этом! Я не сомкнул глаз всю ночь. Я ждал Романа, но он не вернулся. Мне казалось, я вижу, как Роман сжимает ее в своих объятиях, целует, ласкает… Я гнал от себя эти ревнивые мысли, но они упрямо лезли мне в голову.

Да, брат Романа был прав. Кругом ложь. Меня обманывает Антонеску, мне лжет радио, газеты, песни, теперь меня обманывает и Иляна. Иляна! Но разве она меня обманула? Ведь мы с ней только друзья детства. Я никогда не осмеливался даже намекнуть ей о своем чувстве. Правда, я посвящал ей стихи, но о них не знает никто, кроме меня.

Роман вернулся незадолго до подъема. Вид у него был усталый, под глазами легли темные круги. Он молча вошел в палатку, снял ремень с пистолетом, взял зеркало, мыло, бритву, вышел, посвистывая, сел около орудия и стал бриться. Я наблюдал за ним исподтишка. Что же в нем нашла Иляна? Подумать только, они пробыли вдвоем до утра! Как она могла терпеть его колючую бороду? Наивная, юная школьница и женатый солдат! А может быть, она и не знает, что у Романа есть жена?

На следующий день Иляна не пришла. Обед показался мне горьким. К картофельной похлебке я даже не притронулся.

Иляна не пришла и на третий, и на четвертый день.

Сасу спросил нас, что с ней случилось. Роман ответил, что она поступила работать на железную дорогу.

— Жаль, — усмехнулся Сасу. — Лучше бы я ей сам платил. Она могла бы пригодиться не только для кухни… Миленькая девчонка… — И Сасу разочарованно прищелкнул языком, будто речь шла о бутылке хорошего вина. Мне хотелось дать ему по морде: как он смеет говорить так об Иляне!

Роман уходил теперь каждый вечер после отбоя и возвращался перед самым подъемом. Все думали, что его отпускают ночевать домой к жене в Бэнясу. Он уходил в девять вечера и возвращался в пять утра. По крайней мере два часа капрал должен бы тратить на дорогу до дому: ведь трамваи ходили только в центре, да и то редко. «Из восьми часов он четыре — в дороге; счастливая жена у Романа», — рассуждали ребята. Капрал спал после обеда часа по три. В это время младшему лейтенанту было не до батареи — к нему приходила его постоянная гостья — мамзель Лили. О ночных похождениях Романа Сасу ничего не было известно. И только я один знал, что Роман не всегда ходит домой.

Однажды ночью, когда капрал ушел с батареи, я пробрался через сад к полотну железной дороги, а потом повернул на улицу Фрасин. Роман был уже там и стоял против дома, где жила теперь Иляна. Я спрятался за большой акацией. Роман ходил как ни в чем не бывало и посвистывал. Вскоре появилась Иляна. Они огляделись по сторонам и пошли рядом в сторону железнодорожных мастерских.

Наконец я увидел их вместе своими собственными глазами. Теперь мне все стало ясно.

Я повернул назад, к батарее. Колени дрожали, ноги заплетались, как у пьяного, в ушах звенело.

На душе было нестерпимо тяжело. «Да, все лгут: и Антонеску, и радио, и Иляна!… Но тогда где же правда? И что такое правда на этом свете? Правда только то, что мы глупцы, всю жизнь пресмыкаемся и гибнем, сами не зная за что…»

— Стой, кто идет?

От неожиданности я вздрогнул. Я шел по тропинке и наткнулся прямо на часового. Узнав меня, он быстро зашептал:

— Давай беги скорей — поверка идет. Десять минут назад объявили тревогу.

Я сразу пришел в себя и, прокравшись мимо палаток, успел встать в строй как раз в тот момент, когда младший лейтенант Сасу отдавал рапорт майору Фронеску, командиру дивизиона.