По ту сторону Войны (СИ)

…Беатрис не могла даже предположить, сколько прошло времени. Ей было не до наблюдений за ходом солнца по небу. Ее крики, дыхание, схватки, боль, Франц рядом, прохладная речная вода, рассыпавшиеся из прически тяжелые черные локоны, скинутое прочь верхнее платье и промокшая от воды, пота и крови нижняя сорочка…все смешалось, все стало не важно, когда в опустившихся сумерках воздух прорезал крик младенца.

Пожалуй, лишь в самый последний момент перед активными родами и потугами, Беатрис осознала, что эти самые роды отчего-то принимает Франц. И стало страшно, что что-то может пойти не так, и одновременно радостно, потому что ему она доверяла…

Обошлось. С ребенком — обошлось. Это Беатрис поняла, когда Франц передал ей сына, и она смогла впервые по-настоящему коснуться своего ребенка. Счастливые и обессиленные слезы потекли по щекам матери, она не могла оторвать взгляда, полного безграничной бездной любви, от своего чада.

— Как думаешь… Адриан Майер… слишком дико звучит? — бездонный зеленый взгляд одарил любовью и благодарностью пережившего невероятное действо Франца, а после Беатрис тихо рассмеялась, лучась, искрясь счастьем и такой любовью, что становилось непонятно, как в этом мире вообще могут существовать войны, боль, жестокость и все плохое. И как такая Жизнь могла оказаться такой близкой и невероятно потрясающей. Беатрис взяла на руки свое новорожденное дитя, не переставая плакать и смеяться от счастья и любви, взглядом впитывая каждую частичку того чуда, что произошло посреди леса на берегу реки у границы Бельгии, которая сулила им троим новое будущее.

Франц никогда не мог назвать себя оптимистом. Он всегда предельно четко рассчитывал все и мог предугадать исход событий. Хоть он всячески успокаивал Беатрис, внутри он ожидал, что их дорога не окажется столь легкой, и был несказанно удивлен, когда они оказались на бельгийской земле. Девушка сразу повеселела, вновь начиная напевать, да и он сам впервые за все время мог позволить себе порадоваться, что их путь близится к концу.

Они ехали по проселочной дороге около получаса, слева возник небольшой лесок, который огибала речка. Беатрис замолкла, окликнув его и попросив сделать привал. Такое уже случалось, девушке нужно было время от времени разминать спину и ноги, и сперва немец не заметил ничего необычного в ее просьбе. Тут действительно было очень красиво. Кругом уже вовсю чувствовалось приближающееся лето, зеленела трава и трещали стрекозы, а в воздухе плыл свежий цветочный аромат. Он снял девушку с телеги, чувствуя дрожь в ее руках, но пока не придал этому значения.

— Давай отдохнем, я понимаю, что ты устала. Думаю, к вечеру доберемся до какой-нибудь деревни, — улыбнулся он ей, наблюдая, как она медленно пошла в сторону речки, придерживая живот рукой. Почти сразу последовала просьба увести лошадь с дороги. Первые нотки беспокойства ее голоса передались Майеру, но он не стал спорить, занявшись выполнением просьбы Беатрис, и на несколько минут потерял ее из виду, спуская повозку вблизи кустов липы и стреноживая лошадь.

Обернувшись, он увидел ее недалеко от воды, и вся ее поза дала понять, что происходит что-то неладное. Он бросился к ней и едва успел подхватить ее, помогая опуститься на землю в тени дерева. Он поймал испуганный и неожиданно глубокий взгляд ее глаз, который говорил только об одном. Все планы Франца полетели к чертям. То, чего мы больше всего боимся, всегда находит нас. Каждый вечер, засыпая, Майер молился, чтобы роды не застали Беатрис в дороге.

Сейчас он буквально оцепенел, смотря на вздрагивающую девушку рядом. Страх в первые секунды настолько крепко схватил его за горло, что он просто вытаращился на Беатрис, чувствуя, как тонкие пальчики с неожиданной силой сжимают его руку. Взгляд ее, обращенный к нему, подернулся пеленой, бледные губы снова прошептали его имя, и это подействовало на него как электрический разряд. Он не был врачом, он не имел ни малейшего представления о процессе родов, но одно он понимал четко: если он что-нибудь не сделает, Беатрис может не выжить. Собрав всю волю в кулак, он осторожно уложил ее поудобнее, свернув и подложив ей под голову свою куртку. Затем сбегал к повозке, принес бутылку спирта, кружку и одеяло. Освободив Беатрис от лишней одежды, он смочил в воде платок, опустив на горячий лоб девушки. Все собственные эмоции словно отсекло. Он понимал, что Беатрис не должна даже на миг ощутить его страх и неуверенность. Так прошло несколько мучительных часов, пока он разговаривал с ней, успокаивая ее и прося потерпеть еще немножко. Удивительно, но в какой-то момент из глубин его сознания память сама выудила моменты, когда он мальчишкой забрел в амбар, где отец возился с лошадью, которая собиралась рожать. Вспомнились его спокойствие и плавность движений, никакой суеты и паники.