— Как это стало возможным, я тебе объясню чуть позже. Теперь о зеркале. Вернее, о зеркалах вообще. Глядя в него, что ты там видишь? Своё отражение. А каково оно, твоё отражение, ты задумывался? Я так и полагал, что нет. Я тоже, кстати, до сегодняшнего утра в зеркале видел лишь кусок стекла, покрытый серебряной краской.
С потолка мутной гигантской каплей стёк халдей Миша и услужливо прогундосил:
— Чево желают их сиятельства?
— Виски с содовой. Графинчик. Мне и моему братану из провинции. И омаров этак с полфунтика, тоже на двоих.
— Увы!.. — развёл руками Миша и весело завилял задом. — Но зато могу предложить свежего кефиру, только что подвезли. Не желаете, ваши сиятельства?
— Наши сиятельства желают видеть тебя, Михаил Батькович, в… — мой двойник привлёк к себе халдейскую голову и что-то шепнул ему в самое ухо. Тот отпрянул от него, как от зачумлённого.
— Фу, как не стыдно! — Миша сокрушённо покачал головой. — А ведь интеллигентный человек…
Он обиженно выпятил толстые губы и с достоинством удалился сквозь стену (двери он почему-то категорически игнорировал).
— Зеркало — это окно в мир-отражение, — продолжил мой четырёхмерный собеседник, чиркнув указательным пальцем о корявую поверхность стола; вспыхнувшим перстом он прикурил выплывший из недр его рта массивный «Данхилл», затянулся и слегка позеленел. — Вы в вашем трёхмерном мире имеете возможность наблюдать через зеркало двухмерный мир-отражение. Двухмерный он потому, что существует только на слое зеркальной серебряной краски — по крайней мере, та его часть, которая видима вами, трёхмерными. В нашем, четырёхмерном, мире тоже есть зеркала, и в этих зеркалах отражён ваш, трёхмерный, мир. Понял теперь? Здесь применим некий эффект матрёшки; мир в мире, Вселенная во Вселенной, причём этих матрёшек не одна, не две, не три, а гораздо больше.
— Сколько же? — спросил я.