По ту сторону жизни

Управляющий козликом перескочил через лужу и, в поклоне, распахнул перед нами дверь. Гм… а к мальчику стоит приглядеться. Немного подучить… одеть опять же… смазливости поубавить…

— И мы хотели бы отправить старушку в последний путь.

Я вошла. Огляделась.

Так… а тетушка вполне обжила местечко. Выставочный зал небольшой, но не то чтобы уютный, все ж не тот термин, который похоронной конторе подходит, скорее грамотно выстроенный. Две зоны, одна из которых освещена получше. Здесь выставлены дорогие гробы… как дорогие? Для этих мест. Дубовый вот вижу. В темном цвете. В белом, который довольно-таки изящен. Винный окрас… позолота или серебро. Темная бронза накладок. Атлас. Шелк. Груды искусственных цветов, которые выглядят почти настоящими.

А мне подсунули какую-то пакость… вот она, как познается, родственная любовь. Я вздохнула и погладила ближайший гроб. Наклонилась. Понюхала. Пахло воском и канифолью. За гробами ухаживали и весьма бережно.

Сколько людей мрет в городе каждый день? А сколько у нас похоронных контор? Немного… и одна занимает на рынке места куда больше, чем все прочие вместе взятые. Принадлежит она, что удивительно, теще герра Германа.

Однако, если я правильно поняла, то нашему другу недолго осталось быть главой, что открывает определенного рода перспективы…

Гробы хорошие. Цветы приличные и, следовало признать, куда экономней с искусственными, чем с живыми, но…

Договориться с цветочной лавкой о скидке. Или…

— Это отличная модель, — моей ручкой вновь завладели. Пальцы управляющего были теплыми, слегка липкими и пахло от него мятными карамельками. — Сделана из северного дуба. Эксклюзивное исполнение… ваша тетушка была бы довольна.

— Сомневаюсь, при жизни она отличалась удивительным сволочизмом.

— Смерть меняет людей к лучшему.

Диттер фыркнул. И отошел к противоположной стене, где в созданных сумерках скрывались гробы подешевле.

— Вы можете заказать другую обивку… выбрать украшения…

Ага, а вон и хорошо знакомая мне сосна.

— Сколько, — я высвободилась из карамельных объятий, чтобы шагнуть навстречу старому знакомцу. Обыкновенный четырехгранник, сколоченный из не самых ровных досок.

— Простите… мне кажется, что эта модель недостойна вашей тетушки… это самая простая… я бы сказал, примитивная… дешевая…

Примитивная, значит.

— Ее массово заказывает город… то есть когда основная контора не справляется… у нас все-таки дешевле, но…

Но теще дорогого герра Германа нужно чем-то заниматься.

— …обстоятельства, сами понимаете… еще вот среди рабочих весьма популярна. Но даме вашего положения…

— Ульрих, — тетушкин голос заставил управляющего подскочить. — Что здесь… происходит?

Тетушка слегка взвизгнула. А я улыбнулась.

— Добрый вечер, дорогая, — произнесла я, широко улыбаясь. — Как вы себя чувствуете? Бессонница там… желудочные рези? Мне говорили, что муки совести часто проявляются в виде желудочных резей.

— Совести?

Она быстро справилась с эмоциями.

— Что тебе здесь надо?

— Так и знала, что совести у вас отродясь не было… родную племянницу… любимую… и хоронить в подобном убожестве! — Я ткнула пальцем в уродливый гроб. — И не стыдно вам?

— Что тебе здесь…

— Поговорить с сестрицей… — Я отмахнулась от управляющего и спросила: — Ты с ней спишь?

По тому, как порозовел паренек, я поняла: спит. И вряд ли из большой любви.

— Сочувствую…

Тетушка покраснела. Побелела. И опять покраснела. Щеки ее раздулись, а губы посинели… какое многоцветье.

— Осторожней, этак и удар получить недолго, — я присела на гроб.

Тот самый, эксклюзивно-дубовый и дорогой. Вполне себе удобный, несмотря на все посеребренные завитушки.

— Убирайся…

— Тетушка, — я лизнула палец и потерла полировку. Звук получился мерзковатым, скрипучим. — Вы же сами говорили, что любите меня… что желаете только помочь бедной сиротке… а теперь гоните несчастную…

И рукой на дверь, чтоб жест широкий, показательный.

— Во тьму… зимой… под дождь и снег. — Вон!

Я гордо вышла и дверью, прошу заметить, не хлопнула, хотя душа отчаянно желала праздника. Во тьме и вправду были и дождь, и снег.

И слякоть.

Где-то душевно выли собаки. Кто-то матерился и душевно так… я вдохнула прохладный воздух.

— Тебе нравится их доводить? — поинтересовался Диттер.

— Есть в этом что-то… не знаю… то ли дело в том, что они такие… то ли в том, что я…

Где-то что-то хлюпало и вздыхало, запах сероводорода стал ярче, заглушая иные ароматы. И надушенный платочек, чуется, здесь не спасет.

— Когда-то я наивно полагала, будто им и вправду интересна. Сама по себе…

Я спустилась во двор. И конечно, угодила в лужу, что не добавило хорошего настроения. Простуда мне, конечно, не грозит, но это еще не значит, что мокрые туфли мне приятны.

— Но им нужны были только деньги… много денег… и сколько бы я ни давала, им будет казаться, что этого мало, что себе я оставляю больше. Единственный, пожалуй, кто никогда денег не просил, это дядя Фердинанд…

— У него своих, полагаю, хватает.

— Да?

Диттер подал руку, помогая перебраться через лужу.

— Он уникальный специалист. Теоретик. Основоположник дисциплины…

Надо же… какие умы в богом забытом семействе.