По ту сторону жизни

— С кем я могу побеседовать? — На лице его появилось выражение раздраженное, за которым просматривалась плохо скрытая брезгливость. — Серьезно.

— Со мной.

Я потрогала пальчиком губу.

— Фрау…

— Вирхдаммтервег, — любезно подсказала я. — И вы мне не нравитесь.

Полагаю, неприязнь была взаимной, но в отличие от меня господин старался казаться вежливым, а потом у него всего-то глаз дернулся, выдавая эмоции.

— Где ваш супруг?

— Там, — я указала пальчиком на лестницу. — Наверху. Или внизу. Еще в кладовые порой заглядывает. Я ему говорю, что не стоит. Наши кладовые, они не совсем, чтобы кладовые… главное, понимаете, если потеряется, ищи его потом… он, конечно, теперь покрепче, чем раньше, и убить его сложно, но вот… все равно волнуюсь.

Я говорила быстро и тем тоненьким дребезжащим голосочком, который так раздражает мужчин.

А еще он явился не один.

Господина сопровождало четверо типов весьма внушительного телосложения и наружности характерной. Этаких берут с собой в места не самые благополучные, исключительно острастки ради, но вот в приличный дом тащить…

— Послушайте, фрау, — господин снял шляпу-котелок и промокнул лысинку, которая проглядывала сквозь серые нити волос. — У меня категорически мало времени. А потому вы или добровольно отдадите мне этого несносного мальчишку, или…

Четверка подвинулась ближе. Угрожают? Вот это наглость! Мне, в моем доме, угрожают… и не боятся, что в жандармерию заявлю? Или… господин явно из тех, кто привык решать подобного толку вопросы. И жандармерией его не испугать.

— Грета? — Дядюшка объявился не то чтобы не вовремя, но вот я бы предпочла обойтись без его присутствия. — Что здесь происходит?

А толстяк с явным облегчением выдохнул.

— Я пытаюсь объяснить фройляйн, что мне нужен мой сын… однако… я предпочту решать вопрос с кем-то более компетентным…

Меня еще и оскорбили.

Нет, это начинает надоедать. И я улыбнулась ближайшему из четверки. Широко. От души. Так, чтобы точно клыки разглядел. Он и разглядел.

Взбледнул как-то… А нервы при такой работе тренировать стоит.

Дядюшка же мой хмыкнул и сказал:

— Боюсь, вам придется уйти как есть… Гретхен не любит делиться.

— Чем? — толстяк не понял.

— Ничем, — честно призналась я. — А вы мне, повторюсь, еще и не нравитесь.

— Это плохо…

— Отец?

А вот и Вильгельм. К счастью, приятно трезв и даже приодеться изволил, пусть и в домашнее, но костюм из серой шерсти сидит на нем отлично. Поблескивают запонки, переливается всеми оттенками алого рубин в булавке для галстука. Волосы зачесаны. На лице — мрачная решительность. С такой физией только подвиги и совершать, а не с родителями встречаться…

— Чудесно. Мальчик мой, мы уходим… надеюсь, ты понимаешь, что сопротивляться не стоит.

— Почему? — искренне удивилась я.

— Потому что мой отец, как всегда, излишне самоуверен и полагает, что четверых… пятерых, включая его самого, магов достаточно, чтобы справиться со мной… и не только со мной.

Маги, стало быть… Я пригляделась. Точно, маги… и такие крепенькие, серьезные… из тех, кому случалось побывать в разных передрягах. Особенно вот тому темненькому досталось. Ишь, оглядывается… Чует, что все не так просто, как ему рассказывали. Раз выжил, следовательно, интуиция работает. И сейчас она ему нашептывает, что лучше бы решить дело миром.

Я выпустила когти. И зевнула.

— Вильгельм…

— Не спешите, — попросила я, и дом присоединился к моей просьбе. Громко хлопнула входная дверь. Окна затянуло тьмой, а заодно уж появилось острое чувство, что за нами наблюдают. И это постороннее, явно нечеловеческого происхождения, внимание не могло остаться незамеченным. — Присядьте. Поговорим…

Присаживаться господин не собирался. Он окинул меня оценивающим взглядом и сказал:

— Это мой сын…

— Уже нет, — я позволила себе перебить гостя. И уточнила: — Юридически. Видите ли, когда ваш сын явился в храм и обратился с просьбой, и та была услышана, он отказался от рода и всего, что с ним связывает. Таким образом, с юридической точки зрения он стал сиротой. И это положение закреплено в пакте Юстаса Смиренного… после храм, признав его недееспособным…

В тишине было явственно слышно, как заскрипели зубы Вильгельма.

— …передал его в богадельню, которая формально находится на попечении городских властей…

А уж с ними договориться было куда как проще.

— И это в свою очередь позволило мне усыновить несчастного сироту…

Выражение лица сиротки стоило многого, а уж зубами заскрипели оба…

— Вы… что сделали? — поинтересовался толстяк, вытирая пот.

— Усыновила. Движимая исключительно чувством милосердия…

…Вильгельм закрыл лицо руками. Плечи его вздрогнули. И снова вздрогнули. И… смеяться он тоже умел, а дом отозвался, и уже его призрачный потусторонний хохот заставил магов отступить к двери. О да, не всем чужакам здесь рады.

— Но… — толстяк сглотнул. — Но… он же вас старше!

— Нигде в законодательстве не указано, что дитя должно быть моложе матери…

Дитя икало. Надеюсь, от смеха.

— Но… но это же… подразумевается.

Я махнула рукой:

— Подразумевать можно многое, но… вы же понимаете, что коронный суд не может опираться на какие-то там… подразумевания.