По ту сторону жизни, по ту сторону света

И так вот, под дудочно-песенное сопровождение аналога «Нашего Радио» для бедных и скверных миров, этим нашим бегающе-ходячим маршем бежим несколько десятков часов. Пока не упираемся в эпический такой овраг. Эпически огромный – длинный – от горизонта до горизонта, глубокий, с крутым обрывом и шириной в несколько десятков метров. Будто и правда упёрлись в край этих Пустошей. Чижик невольно цитирует только что улышанное: «Тайга!». В этом языке, на котором тут все говорят, слово «тайга» тоже есть. Только означает оно не бескрайнее зелёное море хвойного леса, а как раз обратное – «место, где закончились все пути-дороги». Пустошь. Край Пустоши, где закончились все дороги.

Устроили привал.

– Вещь?

– Я!

– Кто у тебя самый ловкий? – спрашиваю я. Просто я «вышел из себя», чтобы осмотреться.

– Младший. Побег, – отвечает Кочарыш, выпрямившись, осмотрел эти бескрайние Пустоши, уперся взглядом в овраг. А пацанёнок тут же вскочил, как подброшенный пружиной.

– Да-да! – киваю я. – Внизу гнёзда каких-то птиц, хотя скорее ящериц крокодиловых, и норы грызунов. Они живые, не скверные.

Братва, только что помиравшая от марша, засуетилась. Потрошат повозку. Нашлись у них и лук, и силки, веревки и даже сеть. И всей толпой пошли к обрыву.

– И топор прихвати, – говорю я, – там деревья чистые стоят у источника. Надо древесины заготовить. У корня не руби, не губи живое. Да и водичку надо попробовать. Может, хорошая, не яд?

Пока братва суетилась, я отдыхал. Надо было подумать, провести кое-какие изыскания. Будто чувствуя мой настрой, Дудочник затянул что-то очередное, но медитативное.

А «прилипалы» – мечутся. Вот ко мне направил стопы тот самый Тёмный. Встал надо мной. Смотрит презрительно.

– Я тебе сейчас гланды через зад вырву, – честно пообещал я ему, даже не открывая глаз.

– Что мы делаем тут? – спрашивает он меня.

– Я отдыхаю, – отвечаю я, не только не сменив положения, но даже не открыв глаз, – мои люди промышляют. А вот что ты тут делаешь? Иди отсюда!

Не уходит. Открываю глаза, смотрю на него, сняв прозрачность.

– Пшёл вон, падаль! – рявкнул я на него. Снесло, как пёрышко порывом ветра.

– Задолбали вы меня, уроды! – кричу ему вслед.

– Ты же обещал довести нас! – кричат из кучки «прилипал».

– Вы что, совсем мозгом размягчали? – кричу в ответ. – Я никому и ничего не обещал! Тем более таким ничтожествам, как вы!

– Ты сказал, что идёшь на юг, узнать, что такое новый порядок!

– Иду. Говорил. Но кто вам сказал, что я идти буду прямо по дороге и без остановок? А кто вам сказал, что я обязуюсь идти в вашем гнилом обществе?

– А почему ты оскорбляешь нас?

– А ты мне вызов брось! – усмехаюсь я. – Может, тогда я уважу тебя? Твой труп! И вообще, я вас с собой не звал! Не нравится моё общество – вон твой конь, вон дорога, вон он, юг! Вперёд! И с песней! А уж коли решили остаться, так соблюдайте тишину! Мне ваши младенческие писки мешают.

Ребята достали из оврага дичь и яйца, наполнили все имеющиеся ёмкости свежей водой, а я их всех заставил вымыться и выстираться. В первую очередь на помывку загнал Чижика. И заставил собственноручно всё его облачение выстирать. К этому времени Светило уже припекало, ветерок дул слабый, тёплый, не гоняя пылевые бури. Толпой голых мужиков братва сидела вокруг котла, истекая слюной. Свежее мясо с травами и крупами, с накопанными в овраге корешками пахло столь одурманивающе, что братва истекала слюной. Да что братва, «прилипалы» стали жаться к нам!

Усмехаюсь. Проучить их, что ли?

– Ну, мужики, пришло время, – говорю я братве. Встают. Вслед за Кочарышем. Его метка уже не была красным ожогом. Выглядела старым клеймом оскаленного черепа. Кочарыш без слов, одним взглядом выстроил голых, прикрывающих стыд руками, братьев в рядок. По росту.

– Я дал вам время подумать, – говорю я, встав перед строем. – Кто ещё хочет стать моей вещью – шаг вперёд!

Все шагнули разом. Прохожу вдоль стоя. Открытой ладонью выжигая у них на груди знаки. Просто без знаков этих, оказалось, очень тяжело поддерживать их. Без подпитки их сил с моей стороны разве они смогли бы бегать, как кони, целый день? И если Кочарыша я поддерживал не напрягаясь, на полуавтомате, он мой, то вот питать сразу восемь человек, преодолевая их естественной иммунитет на чужеродное ментальное воздействие – надоело.

– Вещи! – командую я.

– Я! – хором отвечают все, поднимаясь. Их всех трясло. Даже Кочарыша. Но стоят.

– С этого дня у вас начинается новая жизнь. По новому порядку, – усмехаюсь я. – Вы-то как раз до него уже дошли. Перво-наперво, мои приказы и указания не оспариваются. Осмысливаются – обязательно! Но лишь с целью полного раскрытия замысла для его полного и наилучшего исполнения, но не оспариваются! Принимаются на веру. Потому как первое – я всегда прав. Второе. Кто считает, что я не прав – смотри первое. Напоминаю, первое – я всегда прав.

Усмехаюсь. Дудочник выдал весёлую трель. Он понял юмор, а вот братва нет. Смотрят преданными глазами. Рождённые слугами. Рабами.