По ту сторону жизни, по ту сторону света

И «Усмешка Смерти» взорвалась! Как противотанковый ядерный фугас. А так как при этом подрыве причины детонации так и не оказалось в зоне сплошного поражения, то взрывная волна, тепловое излучение и радиус сплошного разлёта осколков накрыл вовсе случайных участников – всех, кто оказался рядом. Не разбирая. Кто пошустрее, да верхом – скрылся в Пустошах, а вот жителям многострадального города Перста в очередной раз не повезло. Быть битыми и изнасилованными. Вой и стон стоял над городом до рассвета.

Тилли-бом, тилли-бом, загорелся кошкин дом!

Стоит дым столбом, бегут кошки за ведром!

Это я пел, смотря, с апатией, как полыхают палатки «банно-прачечного» подразделения. Какая противопожарная безопасность, я тебя умоляю! Откуда? Палатка – ткане-коже-древесное, каркасное сооружение. Освещение – масляные лампы, свечи. Там же, внутри – печи, и это в лучшем случае, обычно же очаг с открытым огнём, коим и согреваются, и воду кипятят для постирушек и омовений (удалось приучить данное подразделение хоть к этому аспекту личной гигиены). И пищу приготовляют там же. Рано или поздно, по закону подлости, кто-то что-то уронит в огонь. Или прольёт что-то горючее и резко вспыхивающие, то же масло, например. Или кто-то голой кормой своей сядет на раскалённые угли, в ослеплении боли, взбрыкивая, раскидает угли вокруг.

Пожар вызвал не суету пожаротушения, а лишь вопли ликования. Будто так и было задумано. Как фейерверк на День города. Вот и я махнул рукой. Что ж теперь? Пусть уж догорает!

И возвращаюсь за стол. Напротив меня сидят оба пленных. Отжали мы их у Змей. Жаль, что только двоих. Семерых Змеи порубали. Насколько я догадался, не от своей змеиной жестокости, а от неожиданности. Есть такое свойство у человека с копьём – с испуга тычет им куда ни попадя. По показаниям командира того дозора Змей два противоборствующих конных отряда, скрываясь от собственных теней в складках местности, столкнулись нос к носу. Супрайз, маза-фака! И давай кромсать друг друга почём зря! Только вот Змей, с присущей им подлой сущностью, было больше, чем быстроногих и осторожных хищников. Десятками Змеи даже у нас на виду не передвигаются. Только полусотнями. Или ещё более крупными бандами. Вот и Волков задавили числом. Да так резко, что эти двое не смогли дорого продать свои жизни, как хотели. «Языками» стали.

Вот теперь и сидят у нас тут, за нашим столом, дуются, как «буки».

– Думаете, пытать будем? – смеюсь я.

Один из пленных совсем юный. Глаза испуганно-растерянные. Второй тёртый волчара. Взгляд твердый. С тлеющей яростью в глубине.

– Дайте слово, что не попытаетесь бежать – развяжем. Нехорошо за столом со скованными руками. Пить неудобно. Слово от вас и угощайтесь. Чем бог нового порядка послал.

Волчара смотрит с любопытством, молодой с удивлением.

– Зачем мне вас пытать? – продолжаю я, отпив кислого пойла, что нам поставляют снабженцы новопорядка. – Я и так про вас всё знаю. Ты – Егерь из Скверного леса. Тут, в Пустошах камуфляж «берёзка» – нелепость. Но ты десяток лет уже проходил в нём. В твоём возрасте менять что-то – неприятно. Ходишь в том, к чему привык. Ешь только то, что привык. По бабам уже не бегаешь. Привык к жене. И мечтаешь скорее перебить всех врагов и быстрее окунуться в Скверну своего родного леса. Бесконечные просторы Пустошей тебя нервируют. Будь гостем за моим столом, Егерь!

Волчара усмехается в усы.

– Слово Егеря! – кивает он. Руки его тут же освобождают. Егерь их растирает, с любопытством оглядываясь по сторонам.

– Ну, с вами, юноша восторженный, ещё проще! – отмахнулся я. – Наслушался старых баек отцов и дядек, тех ещё вояк, по костяку твоему вижу породу твою бойцовскую. А как только Волк бросил зов сбора Знамён, так и достал ты сбрую своих предков, стряхнул пыль. Как же! Не посрамим! То-сё! Тары-бары! За Свет! На Тьму! Иду на Вы! Только вот деды твои были малость помясистее тебя, не успел ты ещё мяса наесть на себе. Иначе бы ты не запутался в их броне, не угодил бы по нелепости в полон. Теперь кусай, не кусай губы, а поздно. Война не вечерняя байка выживших о легендарных походах. Война – кровь, грязь, вонь. Плен, пытка, казнь. М-да! Как-то так.

Юношу уже трясло. Нет, он не был трусом. Иначе не пошёл бы на войну, тем более в дозор. Видно, что род его богат только доблестью мужчин рода. Ничего больше, кроме копья, да сынов и не нажили. Но сынов воспитали как надо. Только вот то, что с ним сейчас происходило – было остро, жгуче, невыносимо страшно. И – впервые. Что добавляло остроты ощущений к его юношескому максимализму и идеализму. И его же юношескому бездонному разочарованию в том, что война – не бесконечная слава, а, внезапно, штука крайне неприятная своей непредсказуемостью. Он, конечно же, старался сдержать себя. Но, стараться и сдержать себя иногда очень разные штуки.

– Зачем мне вас пытать? – отмахнулся я. – Что мне от вас выпытывать? Что вы, гончие, можете знать?

Переглядываюсь с моими. Улыбаются. Им нравится эта игра. Развлечение. Много интереснее простой тупой пытки.