По ту сторону

На этот раз собрание должно было решить два важных вопроса: кто переправит заготовленную взрывчатку группе «сопротивления гитлеризму», действующей за пределами завода, и каким путём коммунисты-подпольщики должны работать дальше, так как администрация заменила многих беспартийных и «неблагонадёжных» рабочих новыми людьми, подобранными и присланными через гестапо.

— Теперь на заводе есть группы подпольщиков и в других цехах, — говорил Клемм на собрании, — создан параллельный комитет на случай провала нашей группы, но работать становится, товарищи, всё сложнее и опаснее. Сложность эта вызывается жалобами военных на то, что многие фаустпатроны не взрываются. Поэтому в наш цех засланы шпионы. Не случайно, за последние дни арестовано несколько передовых рабочих, правда, не из нашей группы. Нам нужна крепкая дисциплина и особая осторожность. Вести с фронта приходят всё менее утешительные для фашистов, — продолжал мастер, — это подталкивает сознательную часть рабочих активнее вести внутреннюю борьбу с гитлеровским режимом, искать сближения с нами, с коммунистами подполья.

Собрание затянулось. Люди, отработавшие десять часов в смену, около трёх часов на очистке цеха и просидевшие на собрании длительное время, сильно утомились. Два подпольщика были назначены дежурными, чтобы предупредить, если вдруг кто-нибудь посторонний появится в районе склада. Однако один из дежурных, поставленный на пост первой очереди, присел на ящик из-под шлака и заснул. Поэтому, когда гестаповцы появились на заводском дворе, у подпольщиков не оставалось иного выхода, как уходить через слуховое окно старого склада. Люди должны были подняться на чердак, оттуда спрыгивать за высокую изгородь заводского двора и уходить поодиночке.

Поданный вторым постовым сигнал сразу поднял всех. В первую минуту люди растерялись. Только мастер Клемм спокойно сказал:

— Кто останется со мной, должен помнить, мы здесь отдыхали. Остальные через слуховое окно должны без паники, но быстро покинуть склад.

Чтобы создать видимость, что люди действительно отдыхали, мастер Клемм закрыл дверь склада на задвижку изнутри и молча лёг на ящик. Трое оставшихся с ним рабочих сделали то же самое.

Когда послышался резкий стук в дверь, мастер Клемм спокойно поднялся и, подходя к двери, с удовлетворением подумал: «Как хорошо, что взрывчатка отправлена товарищам».

С этими мыслями он открыл дверь.

Гестаповец без единого слова ударил его рукояткой пистолета по голове. Теряя сознание, Кернер подумал: «Кто же меня предал?..» Он не подозревал, что гестаповцы раскрыли убийство Ганса Клемма.

Одиночная камера

— Нет, чёрт возьми, ещё не всё кончено!.. — выкрикнул Карл Кернер, брошенный в машину.

Лица его не было видно, так как дневной свет еле проникал через решётку единственного маленького оконца специальной машины гестапо. Этот человек, как показалось Максу, влетел в машину, как тяжёлый мешок. Он больно ударился головой о кромку скамейки и сначала неловко повернулся на бок, потом приподнял голову и, перегибая туловище вперёд, с лёгким стоном присел, вытягивая ноги. Только теперь Макс заметил, что у него на руках металлические наручники и ноги связаны верёвкой.

— Нет ли, приятель, закурить? — хриплым голосом спросил человек.

Макс пошарил больной рукой в кармане и только теперь вспомнил, что его сигары забрали при обыске. Он виновато ответил:

— Сожалею, но ничего нет, отобрали при обыске.

— Политический или уголовный? — спросил тот же хриплый голос.

— Я вас не понял, — ответил Макс.

— За что вас сюда бросили?

Не знаю. Русскую листовку я поднял, — робко объяснил Макс историю своего ареста.

— Понятно, товарищ. Они готовы каждого посадить в тюрьму за любой пустяк, будто и без того в Германии Гитлера мало концлагерей. Но ничего, мы ещё сочтёмся с ними!

В общей камере, куда доставили Макса и других его спутников, арестованных было много. Некоторые сидели по нескольку месяцев без следствия и суда. Другие были брошены в тюрьму недавно, но все они, это Макс понял скоро, держались дружно, нередко, хотя и тихо, но откровенно разговаривали, проклиная Гитлера и гестапо. Были здесь и такие, как Макс, молчаливые, робкие, мало понимающие в политике, но заподозренные как «опасные люди».

В тюрьме, ожидая суда, Макс понял многое. Здесь он вспомнил смелых русских мальчиков и девочек из имения фрау Эйзен, научился разбираться в друзьях и врагах, понял, что есть две Германии, и как-то привык к мысли, что и он пострадал за лучшую Германию, которая будет. Особенно помогло ему знакомство с Карлом Кернером. Не раз подолгу задушевно беседовал он с Максом, разъясняя ему смысл происходящих событий.

Через неделю часа в три ночи охранник отворил железную дверь камеры:

— Карл Кернер на допрос!

Карл поднялся и пошёл. С допроса его притащили без сознания. Макс до утра ухаживал за ним, как мог. Когда Карл Кернер пришёл немного в себя, он рассказал: