По велению сердца

Хоуп спустилась вниз и помогла Фионе разобраться с аппаратурой. Объяснила задачи, после чего они вместе поднялись на второй этаж и на месте обсудили, как ставить свет. Она решила, что сначала поснимает писателя на диване, потом — за письменным столом. Хоуп смотрела, как Фиона готовит съемку, а Финн тем временем удалился в спальню и появился только через час, когда Хоуп послала к нему горничную сообщить, что у нее все готово. О’Нил вышел в мягком голубом кашемировом свитере — под цвет глаз. Свитер ему очень шел, он выглядел в нем подтянутым, сексуальным и мужественным. Он был чисто выбрит и причесан.

– Готовы? — Хоуп улыбнулась и взяла в руки «Мамию». Показала, как лучше расположиться на диване, а Фиона опробовала свет, включив софиты под отражателем, Хоуп на минуту отложила большую камеру и пару раз щелкнула «Полароидом», чтобы продемонстрировать, как примерно будет выглядеть фото. Финн одобрил. И Хоуп начала съемку, переходя с «Мамии» на «Лейку» и «Хассельблад». Преимущественно она работала с цветной пленкой, но отсняла и несколько черно-белых кадров. Ей всегда казалось, что черно-белые снимки смотрятся интереснее, правда, издательство заказало портрет в цвете, да и сам писатель был за цветное фото. Он считал, что на задней обложке цветной портрет будет выглядеть более естественно и создаст у читателя ощущение близости к автору, а черно-белое фото излишне высокохудожественно.

– Последнее слово за хозяином, — улыбнулась Хоуп и снова приникла к объективу. Финн рассмеялся.

– Нет уж, художник здесь вы. — Он держался перед камерой совершенно свободно, непринужденно менял поворот головы и выражение лица, как человек с огромным опытом фотосъемки, что, впрочем, соответствовало действительности. Ведь это был портрет для его одиннадцатой книги, причем все написанные за двадцать лет романы неизменно становились бестселлерами. В свои сорок шесть лет он занимал заметное место в современной американской литературе — подобное тому, какое она занимала в своей профессии. И трудно сказать, кто из них двоих был более знаменит и почитаем. В своих областях они достигли примерно равного мастерства и статуса.

Фотосессия продолжалась час, Хоуп то и дело хвалила свою модель за удачное движение или поворот головы, она уже видела, что сумеет выбрать нужный кадр из отснятого за первые тридцать минут, но решила подстраховаться. Она велела Фионе перенести свет ближе к письменному столу, предложила Финну сделать получасовой перерыв и, может быть, переодеться в белую рубашку, но не застегивать пуговицы доверху. Он спросил, не прерваться ли им на обед, на что Хоуп отвечала, что предпочла бы сначала закончить работу — если он не против. Ей не хотелось терять настроение, она боялась, что после обеда работать уже не захочется. По опыту она знала, что, раз контакт с моделью установлен, лучше закончить съемку не прерываясь. Долгий обед или бокал вина могут испортить настрой одному из них, а то и обоим, а это было совсем нежелательно. Пока то, что они делали, вызывало у нее воодушевление. О такой модели для портрета, как Финн О’Нил, можно было только мечтать, да и собеседник он был интересный. Время летело незаметно.

Через полчаса он вернулся в гостиную, как и просила Хоуп, в белой сорочке, и расположился за своим роскошным письменным столом. Хоуп убрала компьютер, уж больно неуместно он выглядел на фоне старинной мебели. И вновь подумалось, что снимать такого человека, как О’Нил, одно удовольствие, он все время шутил, развлекал ее анекдотами и историями из жизни знаменитых художников и писателей, рассказывал о своем родовом гнезде в Ирландии, а еще о своих проделках во время юношеских путешествий по миру. Когда же он заговорил о сыне и о том, как растил его без рано ушедшей матери, на глаза его даже навернулись слезы. Их беседа доставила Хоуп столько приятных минут, что она ни в малейшей степени не сомневалась, что ей будет из чего выбрать кадр для обложки.

Наконец, после завершающей серии фотографий на фоне антикварной библиотечной лестницы, фотосессия была окончена. Услышав это, О’Нил заразительно расхохотался с видом человека, радующегося вновь обретенной свободе, и Хоуп украдкой сделала еще один снимок — как знать, может, это и будет самый лучший кадр. Такое с ней уже случалось. Финн дружески приобнял ее, а она передала «Лейку» Фионе, которая с благоговением приняла бесценный груз из рук своего кумира и водрузила на стол рядом с остальными аппаратами. Затем она выдернула из сети осветительные приборы и принялась укладывать технику, а Финн повел Хоуп вниз, на кухню.

– Вы слишком много работаете! Я умираю с голода! — пожаловался он и распахнул холодильник. — Приготовить вам пасту? Или салат? Я так оголодал, что едва держусь на ногах. Неудивительно, что вы такая маленькая — не едите ничего, наверное.

– Когда работаю — почти не ем, — призналась она. — Я с головой ухожу в работу и о еде даже не вспоминаю. Я абсолютно поглощена процессом съемки! — Она улыбнулась, а Финн, понимающе кивая, слушал ее.