По велению сердца

Сейчас она шагала по Принс-стрит под снегом. Случайная прохожая попалась навстречу, и Хоуп улыбнулась. Погода благоприятствовала более длительной прогулке, и она пообещала себе, что чуть позже непременно прогуляется еще. Хоуп не жила по какому то графику и ни перед кем не отчитывалась. Это было главное достоинство ее холостяцкой жизни — полная свобода действий и поступков. Она была женщиной абсолютно независимой, но во всем, что касалось работы, и в отношении к своим героям исповедовала железную дисциплину. Иногда она, в простой футболке и джинсах, садилась в метро и отправлялась в Гарлем, бродила там по улицам и снимала детей. У нее уже был опыт фотографирования детей и стариков в Южной Африке, где ей тоже довелось пожить. Сейчас она редко бралась снимать за деньги, чаще она отправлялась туда, куда ее звало сердце. Иногда она делала модные фотосессии для «Вог», но только если в заказе было что то неординарное. В основном же для журналов она снимала важных особ, если они представлялись ей самой содержательными и интересными личностями. У нее уже вышел солидный альбом фотопортретов, другой был посвящен детям, а вскоре должен был увидеть свет еще один с ее индийскими фотографиями.

К счастью для себя, Хоуп могла позволить себе заниматься тем, что было ей интересно. Не хвататься за первый подвернувшийся заказ, а выбирать из множества поступающих предложений. И при всей любви к официальным портретам теперь она бралась за такую работу не чаще одного-двух раз в год. Гораздо больше ее сейчас занимали фотографии, которые можно делать просто на улице или в поездках и путешествиях.

Хоуп была миниатюрной женщиной с фарфорово-белой кожей и черными, как смоль, волосами. В детстве мама посмеивалась над ней, называя Белоснежкой, и была недалека от истины. В ней всегда было что то сказочное. Миниатюрное сложение, как у Дюймовочки, и необычайная гибкость, позволявшая свернуться клубочком в уголке и сидеть незамеченной. Но что особенно поражало в ее внешности, так это синие глаза. Густо-синего цвета, с оттенком фиолетового, какими бывают самые ценные сапфиры из Бирмы или Цейлона, эти глаза были полны сострадания к людским горестям и страданиям, коих она повидала немало. Всякий, кому доводилось видеть выражение этих глаз, сразу понимал, что эта женщина много пережила, но с честью вышла из испытаний, сохранив достоинство и благородство. Перенесенная боль не ввергла ее в депрессию, а наоборот, подняла до высот смирения и гармонии с миром. Не будучи буддисткой, Хоуп разделяла философию этого вероучения и не пыталась сопротивляться обстоятельствам, а плыла по течению, позволяя жизни нести ее от одного переживания к другому. Эта глубина и мудрость сквозили и в ее работах — готовность принять жизнь как она есть и не стремиться изменить ее в своих интересах — то, над чем человек не властен. Хоуп легко отказывалась от того, что любила, — самая сложная задача из тех, что выпадает человеку. И чем больше она жила, чем больше училась и постигала, тем глубже делалось ее смирение. Один встреченный в Тибете монах назвал ее святой женщиной и был близок к истине, хотя Хоуп и не исповедовала ни одного из официальных вероучений. Если она во что и верила, то только в жизнь, которую принимала с благодарностью. Она была как гнущийся на ветру камыш, прекрасный и стойкий.

Хоуп подошла к подъезду. Снегопад усилился. На плече у нее висел кофр с камерой, там же лежали ключи и бумажник. Больше она ничего с собой не носила, косметикой не пользовалась, только иногда подкрашивала губы, отчего делалась еще больше похожей на Белоснежку. Иссиня-черные волосы она зачесывала гладко назад и стягивала либо в конский хвост, либо в косу или пучок, в распущенном же виде они доходили до пояса. Изящество в движениях делало ее похожей на девочку, да и на лице морщин практически не было. По паспорту Хоуп уже стукнуло сорок четыре, но ей никак нельзя было дать ее годы, она всегда выглядела намного моложе. Как ее фотографии и запечатленные на них лица, она оставалась вне времени. Достаточно было одного взгляда на эту женщину — и уже трудно было отвести от нее глаза, хотелось любоваться ею до бесконечности. В одежде Хоуп избегала ярких тонов и почти всегда была в черном, словно затем, чтобы не отвлекать на себя своих будущих героев, но в жарком климате она, конечно, предпочитала белый цвет.

Открыв ключом дверь подъезда, она энергичным шагом поднялась к себе на третий этаж. Она озябла и теперь с радостью входила в дом, где можно было согреться, хотя из за высоких потолков и больших окон в квартире порой гуляли сквозняки.