По велению сердца

— Понимаешь ли ты, насколько вы похожи? — раздался задумчивый голос Лео.

Кэрри с изумлением взглянула на него. Он кивнул на портрет Беатрис Свон.

— Посмотри. Разве ты не видишь?

Она подошла ближе. Сомнений быть не могло — те же волосы, несмотря на то, что едва заметными легкими штрихами художник несколько приукрасил портрет, создав обманчивое впечатление о густоте и пышности волос. Кроме того, бабушка имела обыкновение стягивать волосы в тугой узел, закалывать их шпильками и гребнями, набрасывая поверх шарф. Та же манера укладывать волосы была и у Кэрри.

Лицо было довольно широкоскулым, возможно, несколько чрезмерно сужаясь к подбородку. Гладкая кожа оливкового оттенка — мать Беатрис была итальянкой. Но главным украшением этого лица были большие темные глаза удлиненной формы, яркие и выразительные.

— Вот, взгляни. — Быстрым, ловким движением он снял портрет со стены и поднес его к зеркалу, которое стояло на рояле. — Посмотри, — сказал он, придерживая картину.

Сходство было поразительным, и не только волосы и прическа были тому виной, но и цвет кожи, который Артур безапелляционно определил как желтовато-болезненный, и форма лица, бровей, глаз.

— Просто удивительно, — произнесла она. — Мне никогда не приходило в голову. — Ее взгляд вновь вернулся к портрету. Лицо, изображенное на портрете, нельзя было назвать классически красивым. Интересным — да, пожалуй. Кэрри никогда не думала о том, что ее собственное лицо можно назвать интересным. Однако в этом удивительном сходстве явно просматривалось и различие. Неопределенное, неуловимое. Она наклонилась вперед, напряженно всматриваясь, и поняла.

Она отвернулась от портрета.

— Ты видишь, сколько в ней внутренней силы? — вздохнула она. — Особенно в глазах.

Лео внимательно изучал картину.

— Да, и в том, как она держит голову. Ты только посмотри, — он усмехнулся, — настоящая королева.

— Да, бесспорно. — Кэрри вновь подошла к окну. Солнце сияло по-прежнему ярко. Птица все выше и выше взмывала над вершинами гор. Однако день уже не казался волшебным и чарующим, как несколько минут назад. Кэрри залпом выпила остатки портвейна в стакане и поперхнулась.

Смеясь, Лео положил картину и подошел к ней, чтобы похлопать по спине.

— Пожалуй, мне надо проветриться, — решила она.

Как Лео и говорил, спуститься вниз, в Багни, можно было либо верхом на осле, либо пешком, как это делали местные жители.

— Обратно ты сможешь добраться на попутном транспорте. Дорога в Сан-Марко редко пустует. Ты уверена, что не хочешь меня подождать? У меня не так уж много вещей, я быстро уложу их. И совсем немного времени уйдет на то, чтобы оставить их в баре.

— Нет. — Она с тревогой отметила про себя, что ей вовсе не хочется быть свидетельницей его переезда. — Я с удовольствием прогуляюсь пешком. Одна.

— Хорошо. — Он взглянул на часы. — Ты сможешь вернуться к пяти?

— Да.

Он шутливо дернул ее за волосы.

— Я вернусь к этому времени. Об ужине не беспокойся. Я все приготовлю.

Она отбросила мысль об Артуре и чае, который тот любил пить ровно в 17.30 и ни минутой позже, о его недовольно поджатых губах и нетерпеливом постукивании пальцами по столу, если она накрывала на стол на пять минут позже, или если сахарница на подносе стояла не так, как он привык.

— Спасибо.

Английское кладбище в Багни-ди-Лукка приютилось на склоне горы на южном берету реки. Это было тихое, огороженное декоративной решеткой место, окруженное со всех сторон высокими кипарисами. Небольшая часовня на вершине холма оберегала мирный покой склепов, памятников и надгробных плит, большинство из которых — одни величественные, другие более скромные — были аккуратными и ухоженными. Кэрри отворила кованые железные ворота и постояла некоторое время, оглядываясь по сторонам. В дальнем углу кто-то возился с цветами у свежей могилы. Щебетали птицы, едва уловимый ветерок шелестел листьями могучих деревьев. Пестрые бабочки весело порхали над ковром из одуванчиков, источавшим нежный аромат. Позади нее по светлым камням стремительно неслась Лима, пенящаяся, раздувшаяся после дождей. Кэрри медленно поднималась по пологим ступеням кладбищенской аллеи, вдоль которой росли кипарисы, то и дело останавливаясь, чтобы прочесть надгробные надписи.

Священной памяти лучшей из жен, самой любящей из матерей, ушедшей после короткой болезни. От безутешной семьи.

Она всегда по-своему любила кладбища; ей нравились тишина и спокойствие, царящие на них. Нравилось читать эпитафии и продумывать истории жизни и смерти покоящихся здесь людей. Она остановилась у следующей плиты.

Господину Фредерику Чарльзу Филипсу, Тринадцатый королевский гусарский полк. Битва при Ватерлоо.

Эта надпись несколько озадачила ее. Действительно ли бедный Фредерик был убит во время сражения? Или он просто желал напомнить миру о том, что принимал в нем участие?