По велению вселенной… Я разрушаю созданное

Она вытянула руку: — Тч! Д-дур-ацкое зак-кх-лина-ние… — Она продолжила, отдышавшись: — Я не должна тебе это говорить. Это уговор. Поэтому… ох, черт. Как ты вообще увидела эти надписи? Они не предназначены никому. Только я их могу видеть!

Я пожала плечами. Музыки уже не было, а я перестала волноваться. Да и кашель ее как-то поставил меня на землю.

— Ну, выходит, я тоже.

— Ах, черт…

Она была полна подлинной досады. Я даже почувствовала стыд. Может, это и правда было чем-то сокровенным и личным, а я взяла и… Ох, какая же я дурочка. Я же понимала, что мне не стоило делать это. Но, с другой стороны, кто и зачем мне подкидывал их? Это не было случайностью.

— Слушай, эм… я понимаю, что поступила неправильно, но я не умею возвращаться во времени и уж тем более код стирать. Может, сделаем вид, что ничего не произошло? — Она скептично посмотрела на меня, выдвинув бровь. — Я… могу дать слово…

Она немного постояла, подышала, потерла переносицу и в раздумьях походила кругами, пиная опавшие листья. Кажется, земноводная не доверяла мне. Впрочем, у нее были на то причины.

— Дело не в этом, понимаешь?

— В том то и дело, что не понимаю. Вообще ничего. Я то картинки страшные вижу, то в учебниках нахожу страницы, как оказалось, из твоего дневника. Еще несколько минут назад я и вовсе включила режим берсерка, напрочь лишив себя сил. — Вспомнив об отрицательной выносливости, я пошатнулась. Даже в голове отдало болью.

— А что ты хотела от многократного повторения одного и того же?

Я упала. Не смогла устоять на двух ногах. Просто плюхнулась в траву, не взирая на, еще не прошедшую, боль ниже поясницы.

Я будто понимала, что она имеет в виду. Знала это. Всегда. Но не хотела думать, что это правда: — Что ты…

— Да, хорош. Даже записки эти уже были, пусть и один раз, но все же. Черт, знать бы кто это делает…

А я все смотрела на нее снизу вверх и не могла отвести взгляд: — Меня… устраняли?

Ее молчание было красноречивее любых слов.

***

Этим же вечером я пришла домой, лишенная чувств.

Формально поздоровалась с мамой, но не смогла поговорить с ней. Сослалась на плохое самочувствие и легла на кровать. Я лежала, ворочалась, но сон не мог придти ко мне даже в гости.

Она принесла мне в комнату тарелку с ужином и кружку чая. Я попробовала хотя бы поклевать это. Кусок в горло не лез.

Некоторое время спустя, у меня получилось провалиться в глубины сознания.

Страшный сон мне снился.

Сначала я дралась с целой волной мелких пакостей. Я отбилась мечом, словно бейсбольной битой от летящего прямо на меня мяча.

Я переставала справляться. Мои движения замедлялись и сковывались. Меня закусали до боли.

Они наводняли меня так, что вскоре в моих глазах все заполнилось черной заливкой.

Я слышала собственное дыхание в темноте.

Меня окружала толпа людей, выкрикивающая разны лозунги. Не помню конкретики, но знаю, что они подбадривали меня. Намерения стоявших не были добрыми, хотя агрессивными назвать их было нельзя.

Темно. Лиц не различала. Правда, смотреть на них не было сил.

Я стояла, тяжело дыша. Дрожала от любого дуновения ветра. Я вся в крови: руки, ноги, лицо. Боли больше не было. Только тоска, отчаяние и злость. Все то, что я прятала в себе столько лет… Одна сплошная обида на человечество.

Передо мной лежал человек. Обездвиженный и жалкий. Меня тошнило от одного его вида. Меня выворачивало от осознания, что с ним должна расправляться я, а не кто-то другой.

Я сжала рукоять меча и поднесла к его горлу.

Он что-то хрипел. Кажется, просил пощады. Я смотрела на него диким взглядом Черного Зверя, что лишен жизни и полностью движим инстинктами.

Я занесла оружие прямо над его головой.

Как только лезвие коснулось его, я проснулась, ощутив на своем лбу чью-то холодную ладонь.

— О, Всевышняя, — прошептала мама, — да ты же вся горишь…

После этого я провела несколько дней на больничном. Почти ничего не ела, бродила по дому, словно призрак. Я пыталась читать учебники, но даже информатика, с ее объяснениями практического кодирования, перестала интересовать меня.

Постепенно до меня дошло, что я начала утрачивать имя. Я помню, кто я и как меня зовут, но для других — я переставала быть кем-то.

Это осознание так пронзило мое сердце и разум, как принятие неизбежной смерти. Ты знал, что когда-нибудь это свершится, но даже не догадывался, что ты в любую минуту стоишь на волоске.

— Знаете, а я недавно узнала кое-что важное. — Сказала я Татьяне Викторовне во время очередного сеанса. Я была настолько спокойна, что даже самой тревожно. — Оказывается, я всегда была никем.

Побледнев в лице, она посмотрела на меня: — Что ты такое говоришь?!