По Верхней Масловке без спешки

«Он был готов к драке, совершенно готов. Как обычно, старуха добилась своего несколькими словами – она любила жрать человечину». (44-я стр.)

«Жрать человечину» – надо же!

Автор, по-видимому, хотел высказаться предельно экспрессивно, но не знал, как. В итоге сделал из старухи людоеда. А может быть, всего лишь потому, что ничего не слышал о чудесном фразеологизме «есть поедом»?

«Он молча сцеплял и расцеплял кисти рук. Хотелось истошно мычать». (45-я, 46-я стр.)

О русском языке: «истошно» кричат, а не «мычат». Хотя начинаешь уже сомневаться: на 34-й странице Петя, если вы помните, именно «мычал».

«Да, я ему позвонила, – продолжала она, разглаживая блестящую обертку ногтем большого пальца и машинально мастеря из нее фантик». (46-я стр.)

Хорошо, что автор в своем стремлении к определенности не дошел до абсурда, ограничился лишь уточнением, что «разглаживание» выполнялось «ногтем» и что ноготь принадлежал «большому пальцу». А мог ведь разгладить обертку ногтем большого пальца левой руки, например.

Без этих совершенно ненужных деталей из-под пера автора могла бы выйти замечательная неопределенность: «…разглаживая блестящую обертку и машинально мастеря из нее фантик». Уверяю вас, читатель сам бы как-нибудь догадался, что разглаживание выполнялось не носом, не локтем и не коленом.

«Мадам Веретенко, приподняв пудовую левую грудь и почесав под нею, сурово спрашивает у желтой и голенастой, как высушенный кузнечик, Марии Семеновны…» (55-я стр.)

Помните, как на 7-й странице автор просил дать герою возможность «хоть левой ногою нащупать твердь»? Теперь он непонятно с какой целью акцентирует наше внимание на «левой» груди мадам Веретенко, вместо того чтобы без ненужных уточнений сообщить нам, что мадам почесала под «пудовой грудью».

На первый взгляд может показаться, что сделанный на левой груди акцент безобиден. Но, как и в случае с ногами на 7-й странице, это не так. Автор указывает нам именно на левую грудь, тем самым намекая, что правая грудь чем-то от нее отличается. Например весом, то есть она, возможно, не пудовая.

(Читатель, вы напрасно смеетесь, парные внешние органы человека на самом деле не являются зеркальным отражением друг друга.)

Пару слов о «голенастости» Марии Семеновны. Имея в виду эту самую «голенастость», автор совершенно к месту вспомнил о кузнечике. (Сами посудите: ну кто может быть голенастее кузнечика?) Но почему автору приглянулся именно «высушенный кузнечик»? Почему ему не сгодился живой – голенастый от рождения – кузнечик? Потому что автор считает, что «высушенный кузнечик» голенастее живого?

Вы можете мне возразить, обратив внимание, что Мария Семеновна желтая (смотрите текст; всякое в жизни бывает, последствия желтухи там и прочее), и поэтому понадобился высушенный кузнечик, ведь живой кузнечик – он зеленый. Пусть так, читатель, но высушенные кузнечики не бывают желтыми, они бледно-песочного цвета и никак не ярче!

(Признаюсь: совершенно утомили эти две моющиеся в бане бабы из воспоминаний главной героини романа.)

«Вы же собираетесь одолжить у него денег. А он, похоже, теперь при кошельке». (65-я стр.)

Странный какой-то у автора главный герой, странно ведет себя, мычит. И говорит странно. В общем, герой-Петя, будущий заведующий по литературной части, имеющий красный диплом и ставящий спектакли в драмкружке (а по молодости писавший статьи в журналы), у автора романа какой-то безграмотный.

Судите сами: старуха собирается взять взаймы денег на ортопедические ботинки, а Петя говорит – «одолжить» и при этом – «у него». Но «одолжить» – значит дать взаймы ему, а не наоборот. Петя не знает значение этого глагола?

И изъясняется Петя как-то не по-русски. По-русски говорят, что человек при деньгах, а у Пети человек «при кошельке». Откуда образованный человек набрался этой тарабарщины?

«Забавно, что… старуха… живет в ком-то под уютным, детски-домашним именем Саша…» (69-я стр.)