По военным дорогам отца

Первая встреча между отцом и доктором Сунь Ят-сеном состоялась в начале ноября 1924 года на борту советского военного корабля «Боровский», бросившего якорь недалеко от Кантона. Вождь китайской революции произвел на нового главного военного советника сильное впечатление огромной энергией, которую излучало все его существо, но которая - это чувствовалось - была на исходе.

В конце беседы Сунь Ят-сен, крепко пожимая руку, сказал:

- Останьтесь у нас и помогите нашему делу своим опытом. Я верю в Советскую Россию, верю и лично вам {121}!

Затем состоялось знакомство с китайскими генералами. На приемах им бросалась в глаза одна интересная черта: главный военный советник умел внимательно выслушивать своих собеседников и вызывать их на откровенность. Это давало ему возможность при составлении планов учитывать пожелания и интересы исполнителей, что было очень важно в тех условиях. Генерал Галин обычно носил китайскую военную форму без знаков различия, высокие сапоги. Речь его текла неторопливо и уверенно. Что же касается наших советников, то он требовал от них, чтобы они добивались от подопечных генералов быстрого, четкого и инициативного выполнения приказов главкома и оказывали им конкретную помощь {122}.

Товарищи видели, как в больших и малых делах раскрывался полководческий талант главного военного советника. С его уверенной логикой военачальника не могли не соглашаться даже правые элементы в гоминьдане [151] и эгоистически настроенные генералы «союзных» армий. Он любил выражать свою оценку обстановки в схемах. Под натиском трезвого расчета колеблющимся приходилось отступать и соглашаться с его доводами.

И все же возникло одно обстоятельство, сразу же создавшее большие трудности в работе главного военного советника.

Сунь Ят- сеи и его ближайшие сподвижники придавали важное значение идее похода против северных милитаристов. В. К. Блюхер опасался, что Сунь Ят-сен снова потребует немедленного осуществления Северного похода. В этом случае ему предстояло решительно возражать против плана Сунь Ят-сена {123}.

Понимая, что Северный поход начать невозможно, пока не будет достигнуто необходимое единство в рядах Национально-революционной армии, В. К. Блюхер в приложении к докладу о военно-политической обстановке отмечал:

«Опыт показывает, что она (Северная экспедиция. - В. Б.) будет успешной лишь при условии вполне закрепленного за собой тыла (Гуандун) и благоприятной для нее обстановки в соседних провинциях. Ни одного из этих условий сейчас нет, поэтому вопрос о Северной экспедиции должен быть снят до тех пор, пока не будет разрешен вопрос о полном закреплении за гоминьданом Гуандуна и ликвидации Чэнь Цзюн-мина. Кроме того, для этого нет и сил… Вот почему необходимо заставить д-ра (Сунь Ят-сена. - В. Б.) от нее отказаться, если бы он к ней захотел вернуться вновь, и убедить его почаще напоминать Кантону о необходимости перехода в наступление на Шаньтоу. Эту задачу я ставлю основной в своей работе здесь и буду настаивать на необходимости перехода в наступление обязательно и не позднее второй половины января» {124}.

Вопрос о Восточном фронте Блюхер неизменно включал в повестку дня заседаний Военного совета. И в беседах с советскими товарищами он говорил:

- Удастся ли столкнуть этот вопрос с мертвой точки? Это будет больше всего зависеть от энергии Ляо Чжун-кая (верного соратника Сунь Ят-сена. - В. Б.) в его поисках средств, которых сейчас в Гуанчжоу нет. Но я [152] надеюсь на его энергию, надеюсь на коммунистических деятелей Китая, с помощью которых нам удастся склонить руководителей гоминьдана начать Восточный поход. Тем более что я докладывал доктору Сунь Ят-сепу предварительные соображения по плану похода, и они были одобрены. Только после успеха Восточного похода возможен Северный поход {125}.

После полуторамесячного воздействия главного военного советника на гуанчжоуский генералитет ему удалось привить последнему мысль о необходимости безотлагательного перехода в наступление против генерала Чэпь Цзюн-мина. К концу января было принято решение о наступлении.

Наступление началось 1 февраля 1925 года и ровно через месяц чрезвычайный посол СССР в Китае Л. М. Карахан сообщил в Москву: