По волчьему следу

Надеюсь, нынешняя супруга Одинцова в достаточной степени соответствует чаяниям его матушки. Хотя… после меня-то…

Бекшеев идет молча, неспешно так, но довольно легко, стало быть, помогла ему Валерия Ефимовна.

- Уже потом… после войны… когда я женился и все такое… моя жена очень любила всякие мероприятия. Музыкальные вечера. Суаре. Оперу… ну и просто визиты… и я сопровождал. Одной ведь не принято. Не то, чтобы вовсе неприлично, когда муж на службе, это понимают. Но все же ей неуютно, а я вот… и в какой-то момент начал понимать, что они ничем не отличаются, эти вечера. И люди. Одинаковые. Они одинаково улыбаются. Говорят одни и те же вещи. И даже слова, выражения похожи… это задевало. А потом я и вовсе начал замечать, что им на самом деле глубоко безразлично, что искусство, что погода. Что они тоже играют роль. Привычную, знакомую. Но… появляется чувство ненастоящести. Мира вокруг.

Странно, но я его понимала.

У меня тоже было это вот чувство. Как будто… ты говоришь, тебе говорят. Ты улыбаешься и тебе улыбаются. Потому что так заведено и правильно.

- Я честно пытался играть в эти вот игры…

- Получалось?

- Конечно. Не зря же меня столько лет учили, как вести себя в обществе, - сказал Бекшеев с некоторой обидой, правда, тут же признался. – Сейчас легче. Сейчас… те люди, с которыми я имею дело…

- Безумцы и убийцы? Продажные шкуры? Честные воры?

- В том числе. Но они хотя бы не притворяются. А если и притворяются, то не слишком умело…

А мы и пришли.

Почти.

На центральной улице фонари имелись, пусть и горели через одного. Но в желтом их свете дорога казалась зыбкой, как та, которая появляется заклятым осенним днем, открывая путь к заговоренному кладу. Пройди, если хватит духу. Возьми зачарованный горшок, коль верить, что сил хватит.

А там… может, и повезет.

Глава 36 Петля

Глава 36 Петля

«В лесу и медведь архимандрит»

Охотничья присказка

Время было не таким и поздним. Для светской жизни так и вовсе ранним, но в Бешицке о светской жизни имели весьма отдаленное представление. В доме честной вдовы свет горел. И сама она спустилась к постояльцам, то ли чтобы поприветствовать их, то ли чтобы пожелать спокойной ночи.

На Фелиции Зигмунтовне был черный шелковый халат с китайскими драконами, накинутый поверх домашней пижамы. Тонкий мундштук с сигареткой. Тонкий характерный аромат. Затуманенный взгляд…

- Вам там письмецо… - она говорила с легкой хрипотцой. – На столике…

Она махнула рукой.

И едва удержалась на ступенях.

- Я… устала, - произнесла Фелиция Зигмунтовна.

- День тяжелый? – уточнила Зима.

- Жизнь, дорогая моя… жизнь тяжелая… и легче не становится. Но вино есть. Хорошее… поднесли давече… ухаживает за мной один. Из военных. Солидный человек. Говорит красиво. Но из военных. Вдруг… - она прижала палец к губам и, наклонившись, заговорила громким шепотом. – У него тоже голова отбитая? Вдруг… тоже сляжет? Помирать станет. Ненавижу, когда помирают…

- Вам определенно надо отдохнуть, - Зима посторонилась, пропуская Девочку, которая всю дорогу была рядом, но словно бы в сторонке.

Это чувство такта такое?

Или приказ?

- Отдохнуть… я только и делаю, что отдыхаю. А оно все только поганей… письмо там. Дурное. Я трогать не стала.

- Почему дурное?

- Так… почту по утрам приносят. А это вечером сунули… и конвертик знакомый. Знакомый конвертик. Небось, опять чья-то голова. Но это… - Фелиция Зигмунтовна распрямилась и качнулась, и на сей раз все-таки сильно. Однако она опять устояла. – Это не мои проблемы!

С этими словами домовладелица развернулась и гордо, неспешно поднялась по лестнице.

- Дерьмо, - Зима поглядела на Бекшеева. – Знаешь, у меня чувство такое, что…

- Дерьмо?

- Оно самое. И вляпались мы по уши…

Конверт лежал на столике в холле. Белый. Аккуратный. Заклеен старательно. А на уголке – марочка. Адреса нет. Имени тоже.

- Погоди, - Зима перехватила руку и свистнула, подзывая девочку. – Пальцы он, может, и не оставил, а вот запах – это другое, от него перчатки не спасут.

Девочка вытянула морду. Влажный нос её коснулся уголка конверта.

Затем другого.

Зверь обошел столик по кругу, ступая осторожно. А Бекшеев уже догадывался, что внутри.

Фото.

Мать вашу, очередное фото…

И не ошибся.

- Что сказать, - Зима сама открыла конверт. И фото вытащила осторожно, за уголок. – Как-то даже… и не удивительно.

А потом протянула снимок Бекшееву и добавила:

- Он поганцем стал, но… все равно жалко, что ли.

Мертвым главный жандарм города Бешицка выглядел как-то слишком уж глупо. На снимке, качество которого слегка улучшилось, хорошо был виден приоткрытый рот и закатившиеся глаза.

А усы торчали грозно.

Сердце пропустило удар, и застучало спокойно. Ровно. Не Туржин… к счастью, не Туржин. Он, конечно, тоже поганец и вообще, возможно, собирался Бекшеева извести. Но это не значит…

- Поспать не выйдет, - Зима потрясла головой и сказала. – Вот что у нас за работа-то? Надо ехать… некроманта с собой прихватим. Глядишь, на месте чего и сообразит. Ты, может, останешься?