По волчьему следу

- Буду весьма благодарен, - сказал Бекшеев. – Но пока перевод не состоялся, напоминаю, что вы находитесь на службе. И обязаны выполнять приказы.

- Я службу знаю!

- Вот и хорошо. Надеюсь, больше недопонимания не возникнет?

Возникнет.

Службу Туржин и вправду знает. И как служить так, чтобы и на выговор не нарваться, и не перенапрячься ненароком…

- Свободны.

Дверью Туржин хлопнул, громко и от души, на ней вымещая и раздражение, и беспомощньсть свою.

- Идиот, - в кабинет заглянул Тихоня. – Самоуверенный… но у меня тут мысль одна возникла.

Вошел бочком.

И дверь прикрыл.

- Я тут слушал, слушал… и вот чего подумал-то… - Тихоня развернул стул и сел на него, руки сверху положив. – Смотри… он же ж не просто мужиков выбирает… все тут или воевали, или рядом были. Крепкие. Сильные…

- Нет, - сказал Бекшеев.

- Ты ж не дослушал!

- Да и дослушивать не надо. На живца взять хочешь. А живцом Туржина пустить.

- Ну…

- Сильные. Крепкие. С боевым или бандитским опытом. Знающие, с какой стороны взяться за пистолет. Да почти все, если не все, без оружия не ходили, - Бекшеев тоже опустился на стул и ногу потер. – Тогда как выбор у него был… тут ведь хватает местных пьяниц? Или тех, кто стар, одинок, болен…

- А то. Про одиноких не знаю, но пьяных порядком. И слабых…

- Вот… а собутыльника этого… Завийского, - фамилия второго пропавшего следователя вспомнилась далеко не сразу. – Он не тронул. Так что, склонен согласиться. Ему нужны крепкие мужики. И к приезжим он испытывает сильную… тягу?

Едва не сказал «любовь».

- Вот… - почти обрадовался Тихоня. – Грешно же ж не воспользоваться. Из сильных у нас один Туржин… вы уж, шеф, звиняйте, но на сильного и боевитого никак не тянете.

Слышать было обидно. С другой стороны, чего обижаться на правду.

- Зима и вовсе баба. Не уверен, что бабы ему интересны. Я… конечно, хотелось бы думать, что подхожу, но сдается, что рожа у меня пока не боевитая. Вот пару месяцев бы отожраться, тогда бы и поглядели, кто на кого охотится. Остается Туржин.

- Нет, - покачал головой Бекшеев.

- Почему? Приглядывать станем и все такое… да и так-то, шеф, мы тут надолго встрять можем. Оно, конечно, дар ваш – дело хорошее. Девочка опять же. Зима… но тут леса вона какие. Решит, что близехонько подбираемся, и ноги сделает. Лови потом этого психа не пойми, где… а он к другому городу прибьется и снова убивать начнет. Тут же ж можно раз и все…

Тихоня наклонил голову.

- А если… если проглядим?

- Ну… тут дело такое… постараемся не проглядеть, конечно, но вот… вы же ж сами все разумеете, шеф. Не мне вам сказки сказывать.

И прав был он.

Бекшеев понимал.

И про головы эти… если вызов, если приглашение, то они, получается, на приглашение ответили. А дальше? Кто и вправду из всей бригады будет интересен охотнику?

- Если на то пошло, то согласие наше с вами этому охотничку без надобности. Он уже может заприметить… и опять же, кого?

- Сказать надо. Туржину. Предупредить, - Бекшеев вздохнул. – А лучше бы отправить в столицу…

- Тю! – то ли удивился, то ли возмутился Тихоня. – И шанс такой упустить?

- Зови, - вздохнул Бекшеев. – Говорить станем… если еще не ушел

- Куда он уйдет. Вон, - Тихоня поднялся и подошел к окну. – Треплется с кем-то. Папироску смалит. Жалуется, небось, на жизнь и начальство…

Что-то цепануло в этой фразе. И так, что дар ненадолго ожил. Правда, как часто бывает, впустую.

- Эй, - Тихоня с трудом, но распахнул окно. – Серега! Ходь сюды… разговор есть!

- Нет, - Туржин переводил взгляд с Бекшеева на Тихоню. И с Тихони на Бекшеева, точно пытаясь понять, кто из них все придумал. – Нет!

- Серега, ну не будь ты занудой…

- Вы… вы серьезно?! – голос его все-таки сорвался. – Вы собираетесь подсунуть меня… этому… этому вот… ненормальному? Чтоб он голову отрезал?! Чтоб…

- Ори погромче, - рявкнул Тихоня. – А то еще не все слышали.

- Да я… я…

- Трус ты, Серега. И только.

- Нет… - Туржин мотнул головой. – Я не трус… я… здравомыслящий человек. А это вот… это вот все безумие! Это вот все ненормально… чтобы приманкою…

Он рванул воротничок рубахи, белой, в тонкую полоску. Нарядной даже. Бекшеев как-то отстраненно отметил, что рубаха эта недешева, что куплена она в одном столичном магазинчике, весьма известном в узких кругах.

И руки у Туржина ухоженные, гладкие.

Следы мозолей есть, но заполированные, залеченные. Маникюр? И почти свежий. Прежде это вот несоответствие ускользало, а теперь явно как-то бросилось в глаза. И с ним – подозрение, потому как пусть зарплаты в Особом отделе были повыше обычных, жандармских, но все одно не хватило бы на эту рубашечку.

И маникюр.

- Я докладную напишу! – взвизгнул Туржин тоненько. – И жалобу подам! В профсоюз!

- Конечно, Серега, подашь… - Тихоня оскалился, и зубы его, желтые, выпуклые, походили на звериные. А золотой и вовсе поблескивал. – И в профсоюз. И начальству. И все-то там подробненько распишешь… для того-то тебя и поставили, верно?

Он вперился в Туржина взглядом.

И тот попятился.