По волчьему следу

Я моргаю. И убеждаюсь, что головы нет. И наверняка, не сама она исчезла. Значит… понятия не имею, что это значит. А вот останки надо собирать, увозить. Только сперва снять придется, благо, аппарат взяла. Думала, капище засниму, пусть Бекшеев глянет, а теперь вот кости придется.

Костей в этом деле множество.

- Поможешь? – спросила у Михеича. И тот кивнул, мол, отчего бы и нет.

- Давненько он тут… Михеич помог избавить находку от вьюнка. – Ишь… странно, что зверье не растащило… да… иссохся весь.

- Что?

- Иссохся, говорю… хотя и странно… эти-то кости чистые, почитай… а тут он…

Знакомая вяленая желтоватая плоть.

- Погоди… - я делаю пару снимков, затем меняю ракурс и снова делаю. Уже захватываю не только тело, но и Михеича. Сосредоточенный его вид, задумчивость. И все одно звероватость, которая сейчас видна лучше, чем в городе.

А еще ловлю мысль.

Нужную.

Кажется.

- Тут ведь кладбище должно было быть… их. Деревенских. Неподалеку… так? Обычно ведь возле капищ его и устраивали…

Мертвые всяко к богам ближе.

- На деревах или…

- Тут, - Михеич потер найденную пряжку о рукав. А затем, пошарив в моховой подушке, вытащил полуистлевшую кобуру с ржавым револьвером. – Тут и было…

Он привстал.

Огляделся.

Махнул куда-то в сторону.

- Там он ольха стояла. Такая, огроменная… вот. И на ней помосты, стало быть.

А на помостах мертвецы.

- Какой у них обряд был? – уточняю.

Потому как разные бывают. Знаю, что там, на севере, зачастую мертвецов сжигают. А вот на юге – в землю прячут, в долбленых домовинах… слышала, что одно время вовсе дома строили, как для живых. Но это дорого. И тяжко… наверное.

Не знаю.

Может, и вовсе никогда домов не было.

- Дык… как и везде… - пробасил Михеич. – Ежели случалось кому помереть, то покойника наряжали. Как водится. И клали на древо, стало быть…

А древо стояло близ капища. Может, даже в черте его, в той, где сухо и жарко, и воздух ходит. Как и говорил некромант, идеальные условия, если так, для мумификации.

Да и зверье на заговоренные помосты не сунулось бы.

И птицы.

Я ведь знаю… я помню… у нас тоже было такое древо, где тело лежало… сколько? Долго? Наверное. Тогда мне были не интересны мертвецы. Знаю, что после тела уносили…

Куда?

- Прошлою осенью ольха свалилась, - продолжил Михеич. – Ветром её… и так, что прям с корнями. Тоже, небось, замучилась. Устала жить.

Это он…

Про ольху.

Про ольху, что встала над миром живых, но не дотянулась до небес. Про ольху, что принимала мертвецов. Про…

- А ты, - сглатываю, - к ней ходил? К этой ольхе?

Михеич хмурится.

И выдает.

- Нет… близко – нет. Это ж… когда упала… только от весной и решился, значит, разобрать… и то народец нанимал… не дело это, когда оно вот… валяется. Да и непорядок. Платить пришлось, - пожаловался Михеич.

И я киваю сочувственно.

- Но до того не ходил. На кой? Древо мертвых… чужое… ни к чему оно лезть.

Но кто-то все-таки полез.

Кто-то, кто уложил ту женщину на помосте. Кто-то, кто, полагаю, навещал её… присматривал… и пришел, верно, в ужас, увидев, что ольха упала. Тело… не повредилось? Или его подобрали?

Перенесли.

Спрятали… в доме?

А если…

- Спасибо, - говорю Михеичу. – Мешок найдется?

А то фриц там или нет, но мне надо понять, от чего он умер.

Мешок отыскался.

Глава 32 Лиса

Глава 32 Лиса

«Девице с юных лет следует помнить, что нет ничего важнее, нежели репутация. А потому все мысли её, все устремления должны быть направлены на то, дабы не допустить возникновения ситуаций двусмысленных, которые могут быть истолкованы превратно и навредить…»

«О воспитании девиц благочинных», сочинение матушки Агафьи, настоятельницы монастыря…

Шапошников на портрет глянул и поморщился.

Вздохнул.

Сцепил руки на животе и поглядел на Бекшеева с такой тоской, что стыдно стало за свою настырность. Жил человек, никого не трогал, а тут нате вам, расследования, трупы какие-то и прочие вопиющие нарушения привычного бытия.

- Не знаете такого? – все ж уточнил Бекшеев.

От начальника Бешицкой жандармерии едва уловимо пахло коньяком. И еще – сдобой. На столике привычно пыхтел самовар, тут же, укрытые белоснежными салфетками, таились плюшки ли, булки с пирогами или иная какая выпечка, способная примирить Шапошникова с жизнью.

- Знаю, - вынужден был признать он. – Егорьев… Петр Петрович…

- Из чьих?

В принципе, расклад понятен.

- Матильды… Крышниной человечек.

- Встречу устроишь?

Шапошников поморщился, вздохнул и громко крикнул:

- Васька! Васька! Где этого оглоеда носит-то…

- Задание дал, - сказал Бекшеев. – Раз уж других людей нет…

- Нет, - поспешно согласился Шапошников, скривившись больше прежнего. – Какие тут люди, княже… так… один хромой, второй кривой и все-то боятся… не с кем работать. Вот поставь я к вам кого? Разве ж толк будет… а Михеича вы чего отпустили?