Хорошо, быть может, ему все же удастся бежать… Или иным способом обрести свободу… Что он может предложить ей? Ни земель, ни денег. Только честное имя, верная рука и сердце, исполненное любви…
От заинтересованных наблюдателей, какими были Аса и Тир, не укрылись эти внутренние метания молодого человека. И если норвежка молчала, то дородная повариха говорила за двоих.
— Что ты надумала делать с ними? — однажды подступила она к хозяйке, уперев руки в объемистые бока.
— Отстань, Аса.
— От тебя зависит их счастье. Я же вижу, что оба нравятся тебе.
— И что, по-твоему, из этого следует?
— Отпусти их.
Тир расхохоталась.
— Ты, должно быть, ума лишилась, толстуха! С какой это стати я буду раздавать свободу своим рабам?
— Я чувствую, что это будет правильно, Тир. Даже мой толстокожий увалень Эрик сразу почувствовал — тебе в руки попала необычная девочка. Ее появление может многое изменить и в твоей собственной жизни.
— Не городи чушь, Аса. Я всегда считала тебя разумной женщиной.
— Иногда надо верить не уму, а чувствам, Тир. Попробуй и не успеешь опомниться, как прикажешь спустить на воду ладью, и попутный ветерок понесет ее в сторону Туманного Альбиона.
— Где девчонку тут же отдадут замуж за какого-то старого мерзавца, из-под носа которого я ее увела.
— Прошло почти полгода. Многое могло измениться. Быть может из Святой Земли вернулся ее брат, да и сэр Гай не мальчик и способен постоять за свое.
— Ты утомляешь меня, Аса.
— Парень, того гляди, наделает глупостей. Посмотри на него.
— Он знает, чем это может кончиться! Я последний раз говорю — отстань.
Но сердобольная повариха вновь и вновь с убедительностью стенобитного орудия высказывала свои суждения госпоже. Пролетел март. Огромная двадцатитрехметровая ладья была подготовлена, а затем спущена на воду, готовая пуститься в далекий путь. С каждым днем Тир становилась все мрачнее, и чувства ее, словно в зеркале отражались на челе молодого англичанина. Что-то носилось в воздухе. И это были не только ароматы весны, распускавшейся зелени и нагретой солнцем земли, которыми упивалась Куини. Кроме нее все в большом доме чувствовали приближение шквала перемен. Но первый порыв налетел совсем не с той стороны, откуда его ждали.
В начале апреля снова приехали гости, которых по неписаному закону каждый хозяин обязан был принять, накормить, приютить на ночь. Это были торговцы с юга. Пользуясь моментом, Тир хотела продать им меха, а взамен получить соль, оружие и кое-какие приятные мелочи. За суетой никто не заметил, что одного из прибывших явно не интересует процесс торговли. Он лишь прохаживался по дому, заглядывая во все комнаты, потом, видимо, нашел, что искал и присел в уголке.
Накрыли ужин. Куини, как обычно в такие дни, не выходила с кухни, а поздно вечером сразу поспешила в свою комнатку. Девушка уже давно спала, когда пирующие угомонились, и дом наконец-то погрузился в тишину.
Разбудила ее чья-то шершавая рука, плотно зажавшая ей рот. Девушка распахнула глаза и попыталась закричать, но сумела издать лишь сдавленное мычанье. Человек, склонившийся над ней, расчетливо ударил Куини в живот, и пока она, скрючившись, пыталась вздохнуть, засунул ей в рот кляп, а потом для верности притянул его куском материи, закрепив его узлом на затылке. После скрутил ей веревкой запястья, щиколотки и, взвалив легкую добычу на плечо, вышел, стараясь не шуметь. Словно тень, скользнул он через зал, где на импровизированных постелях спали торговцы, к которым он примкнул незадолго до того с тем, чтобы получить возможность осуществить задуманное. В конюшне он сбросил Куини на сено, споро оседлал коня. Перекинув брыкающуюся девушку через лошадиную холку, он отодвинул тяжелый засов и выбрался из дома. Вскоре топот копыт стремительно уносящейся прочь лошади стих вдали…
Все произошло так быстро, что Куини, еще чувствовавшая дурноту после жестокого удара в солнечное сплетение, никак не могла собраться с мыслями и осознать, какая же новая беда навалилась на нее. Все ее помыслы были сосредоточены на том, чтобы ее не вырвало. С кляпом во рту это могло оказаться фатальным. Впрочем, ехали не долго. Через час ее похититель придержал коня. Куини краем глаза смогла разглядеть чью-то стоянку и людей, рассевшихся вокруг огня. Ее немилосердно сдернули с лошади, а затем поставили в круг света, который образовывал костер. Чьи-то руки развязали и вытащили из ее рта кляп. Куини подняла голову, отбросив с лица непослушные вьющиеся пряди — перед ней, усмехаясь, стоял Харальд Аттердаг. Через его левую щеку шел свежий, едва подживший шрам.
— А вот и ты, милая, — прорычал викинг.