По волнам жизни. Том 1

Пустились на подсказанную кем-то маленькую хитрость: на всех подоконниках на улицу заготовили белые бумажки, чтобы, в случае погрома, быстро налепить их на стекла: квартира будто бы сдается внаем, следовательно, пуста; нечего и грабить.

Ввиду паралича власти и полного отсутствия по ночам на улицах терроризованной полиции, в разных частях города была организована самооборона. Организовали ее и мы — в районе Анастасьевской, Каргановской и Слепцовской улиц на Вере[462]. От каждого дома обязан был являться вооруженный мужчина. По сменам, отрядами в 8–10 человек, вооруженные кто револьвером, а кто холодным оружием, ходили мы всю ночь напролет в охране.

Так продолжалось несколько ночей. Были мелкие инциденты, серьезных столкновений в нашем районе не произошло.

В других районах бывало и хуже. Самым опасным было появиться вечером на улице с жестянкой керосина. Не разбирались иной раз в том, не несется ли керосин для домашних надобностей. На всякий случай задержанного с керосином здесь же расстреливали.

Власть

Власть, с наместником во главе, продолжала оставаться в параличе. Военные круги требовали решительных мер, но власть применить боялась. От имени наместника после 17 октября расклеивались воззвания, которые составлял директор его канцелярии Петерсон. Он писал очень мило: «Неограниченной свободы вообще не бывает. Всякая свобода должна быть ограничена там, где она начинает стеснять свободу другого…»

Это читалось, но воздействия не оказывало: кот Васька слушал, да ел. Революционное настроение нарастало.

Выступала и губернская власть, не всегда, впрочем, удачно. Воронцов-Дашков отличался неумением, за редкими только исключениями, выбирать губернаторов; точнее, он их назначал не по выказанным административным качествам, а по симпатиям своей жены и влиявшего на него ближайшего окружения. Тифлисским губернатором им был избран барон Рауш фон Траубенберг, человек в сущности и не плохой, но администратор совсем слабый. Крупный грузный мужчина, когда-то красивый. Должно быть, в молодости ему много наговорили о красоте его глаз.

Рауш разъезжал со своим правителем канцелярии по городу и выступал на митингах. В ту пору было принято, как и при второй революции, во всем находить провокацию власти.

Приехал Рауш фон Траубенберг на митинг, собравшийся на Армянском базаре. Слушает — бранят администрацию за провокацию. Губернатор поднялся и говорит митингующим кинто (грузинским простолюдинам)[463]:

— Вам все говорят о провокации… Но посмотрите на мои глаза! Разве они похожи на глаза провокатора?

В толпе захохотали:

— Ва! Смотры, пожалыста, ево глазы!

— Какой красывый глазы! Скажы, пажалыста!

«Его глаза» в «глазах власти» порядочно скомпрометировали барона Рауша. Он вскоре должен был покинуть свой пост[464].

Но по мере того, как крепла власть в России, становилась тверже и власть на Кавказе. Правда, террористические акты не прекращались, но они становились более редкими.

Одним из серьезнейших актов террора, уже в 1906 году, было убийство начальника штаба Кавказского военного округа генерала Грязнова. Он считался душой военной оппозиции, настаивавшим пред графом Воронцовым-Дашковым на энергичных мерах. Генерала подстерегли на Барятинском подъеме и бросили в него бомбу. Грязнов был смертельно ранен. Но и убийцу — кажется, его звали Джорджиашвили — догнали казаки, когда он бежал чрез Александровский сад[465], и прикончили[466].

Позже, уже во время большевизма, сцена убийства Грязнова воспроизводилась в кинематографах. Фильм этот демонстрировался и в Москве[467], а на рекламных плакатах убийца восхвалялся, как партийный герой.

Убитый Грязнов оказался сильнее живого. Убийство это переполнило, наконец, чашу мягкосердия престарелого главы кавказской власти. Борьба с террором и революцией повелась энергичнее, и это дало свои плоды.

Кавказская школа

Высших учебных заведений на Кавказе тогда еще не было. В средней же школе зеленая молодежь, почти сплошь состоявшая из грузин и армян, принимала в революционном движении и в терроре деятельное участие. Ученики волновались, собирались на революционные митинги и по отдельным школам, и совместно.

Объектами террора стали, конечно, нелюбимые учителя. Их ученики держали в постоянном страхе, и к этому были основания. Произошло несколько случаев убийств и поранений гимназического начальства. Учениками были убиты инспектор гимназии Иванов в Баку, учитель математики Храпко в Эривани, инспектор городского училища Прокофьев в Тифлисе… Были насквозь прострелены директора гимназии и реального училища в Кутаисе — Леонтьев и Глушков[468]… Был избит палками на Армянском базаре в Тифлисе учитель физики Мелик-Ахвердов, сошедший после этого с ума и вскоре умерший… Бывали случаи, когда во время экзамена или спрашивания уроков ученики показывали преподавателю из-под полы револьвер. Учителя бледнели — где уж здесь ставить неудовлетворительный балл.