По волнам жизни. Том 1

Лигин был, между прочим, в эту пору избран товарищем городского головы в Одессе. По местным условиям это был видный пост. Головою был грек — миллионер Г. Г. Маразли, известный благотворитель; впрочем, его благотворительность более распространялась на Грецию, чем на Одессу, с которой он свои миллионы собственно и собрал. Однако Маразли любил царствовать, но не управлять. Поэтому городские дела почти всецело заняли товарища головы В. Н. Лигина.

Позже В. Н. был назначен попечителем Варшавского учебного округа. На пост, где по местным условиям требовался большой такт и корректность, — это было удачным выбором.

При всей симпатии и уважении, которыми пользовался заслуженно В. Н. Лигин, ему нельзя не поставить в упрек выбора своего заместителя. Должно быть, впрочем, у него не было выбора…

Еще в мое время начал читать лекции, в роли будущего заместителя В. Н., приват-доцент Иван Михайлович Занчевский. Он сразу обратил на себя внимание слабой защитой магистерской диссертации, во время которой, однако, не академически резко возражал на деловую, но тяжкую для него критику Н. А. Умова. Ученого из Занчевского не вышло. Он не пользовался также симпатиями. Вечно почему-то озлобленный, придирчивый, с недовольным лицом… Человек с узким мировоззрением; и в ту пору сильный реакционер… Лектором Занчевский был также неважным.

Прошел длинный ряд лет. И вдруг — Занчевский стал выборным ректором университета. Это было незадолго до революции.

Встречаюсь со знакомым одесским профессором:

— Как это могло произойти?

— Если б вы знали, каковы были остальные кандидаты. Положительно, не на ком было остановиться… Занчевский хоть работать может.

Вскоре, однако, произошел разгром профессуры Новороссийского университета по обвинению в левизне. Был даже судебный процесс, и ректор Занчевский оказался на скамье подсудимых. Реакционер раньше, он теперь обвинялся в левой политике… Занчевский по решению суда был удален от должности.

Процесс этот неожиданным образом сделал И. М. Занчевского героем, «пострадавшим за правду». Он переехал в Петербург, где работал на частной службе.

Вспыхнула революция, и, как полагалось, Занчевский с триумфом был возвращен на пост ректора. Но дальше что-то с его ректорством не наладилось.

Были еще приват-доцент по механике, Хаим Иегудович Гохман. Этот с циничной откровенностью смотрел на свою службу как на доходный промысел. Мы, студенты, были, например, шокированы его неожиданным заявлением во время лекции по поводу сдачи им в книжные магазины для продажи своей диссертации по 4 рубля за экземпляр:

— Мне таки, положим, она ничего не стоит. Мне дали казенные средства на ее напечатание. Ну, а кто же об этом знает? Скажите, ну почему бы мне и не заработать?

Лектор он был нудный, но вечно носился с проектами прибыльных предприятий, связанных с его специальностью. Один из профессоров ему высказал:

— Бросайте, Хаим Иегудович, лучше преподавание в университете, а открывайте публичный дом!

Общий хохот. Гохман не обиделся. Под конец он открыл частную еврейскую гимназию, широко использовав для этого свое ученое звание.

Н. Д. Зелинский

Николай Дмитриевич Зелинский только начинал свою академическую карьеру в качестве приват-доцента по неорганической химии. Я был в числе вообще первых его слушателей.

Химия на математическом отделении была в пренебрежении; занимались ею только охотники. Н. Д. читал нам с большим увлечением, но преподавательский опыт у него только еще начинал вырабатываться.

Во время государственных экзаменов у нас не осталось времени для подготовки по химии. По просьбе товарищей я обратился к Зелинскому:

— Николай Дмитриевич, сократите программу так, чтобы мы могли подготовиться за одну ночь!

Он так и сократил.

На склоне своих лет я снова встретился с Н. Д. в Московском университете. Он был в эту пору маститым старейшиной университетских химиков, совсем седовласый. В этой среде Зелинский пользовался общим уважением и симпатией, а благодаря своим работам и большим авторитетом. Председательствуя на факультетских заседаниях, я нередко должен был его останавливать при увлечениях и отклонениях в сторону от вопроса, что нисколько не отразилось на наших весьма дружеских отношениях.

4. Мои товарищи

А. Р. Орбинский

Ближе всех из однокурсников сошелся я с А. Р. Орбинским, В. Ф. Каганом и А. С. Оганджановым. Наши судьбы — четырех друзей — сложились весьма разнообразно.

Артемий Робертович Орбинский был человеком больших способностей. Он унаследовал их от своего отца. Этот последний был весьма популярен в Одессе как блестящий профессор философии. Ученость Роберта Васильевича была поразительная: например, помимо философии, он читал иногда лекции по математике, по химии и пр., знал что-то около восемнадцати языков. От Р. В. никогда не слышали слова «не помню»… Что он раз узнавал, запоминал навсегда.

Замечательно, что при всей своей талантливости Р. В. после себя почти ничего не оставил. Даже наши философы о нем лишь что-то смутно слышали… Печатных трудов было мало[155], школы учеников не создал. Прожил блестящим фейерверком — и сгорел…