По всему свету

К числу животных, которых я намеревался снять на кинопленку, принадлежал нанду. Этот южноамериканский страус, как и его африканский родич, бегает что твой рысак. Мне хотелось заснять старинный способ охоты — верхом на лошадях и с применением болеодора. Речь идет о разветвляющейся веревке, к трем концам которой привязано по деревянному шару. Раскрутив ее над головой, охотник бросает шары, они обматываются вокруг ног птицы, и она падает на землю. Себастиан взял на себя организацию охоты; весь последний день моего пребывания в поместье ушел на съемки. Предполагалось участие почти всех пеонов, и они явились утром в своих лучших одеждах, явно стремясь перещеголять друг друга. Сидя верхом, Себастиан мрачно обозревал их.

— Нет, вы только посмотрите на них, сеньор! — Он презрительно сплюнул. — Вырядились, взбудоражены, а все потому, что мечтают увидеть свои физиономии на киноэкране. Тошно глядеть на них.

Тем не менее я заметил, что перед началом съемок Себастиан старательно расчесал свои усы.

Как я уже говорил, мы целый день парились под жарким солнцем, и к вечеру, когда были сняты последние кадры, все думали только об отдыхе. Все, кроме Себастиана: он выглядел свежим, как огурчик. На пути обратно к дому он предупредил меня, что назначил на сегодняшний вечер прощальный праздник в мою честь. Приглашены абсолютно все, будет много вина, много песен и танцев. Его глаза сияли предвкушением. Пришлось принять приглашение, у меня язык не поворачивался сказать ему, что я смертельно устал и не чаю, как бы скорее завалиться спать.

Празднество происходило в просторной задымленной кухне, при свете полудюжины мерцающих масляных ламп. Оркестр составляли три на редкость пылких гитариста. Надо ли говорить, что душой вечера был Себастиан. Он пил больше всех, оставаясь трезвым; он исполнял соло на гитаре; он пел всевозможные песни, от непристойных до трогательных, и ел за милую душу. А главное, он плясал, исполняя буйные танцы гаучо с их мудреными па и лихими прыжками, — плясал так, что дрожали потолочные балки, а шпоры сапог высекали искры из каменного пола.

В разгар веселья появился мой друг, который приехал из Буэнос-Айреса, чтобы отвезти меня в город. Он присоединился к празднеству, мы сели в уголке и, потягивая вино, смотрели, как Себастиан отплясывает под одобрительные возгласы и аплодисменты пеонов.

— Фантастическая энергия, — не выдержал я. — Ведь он сегодня потрудился больше любого из нас, а теперь еще и всех переплясал.

— Что значит жить в пампе! — отозвался мой друг. — А вообще-то для своего возраста он и в самом деле феномен, согласен?

— В каком это смысле? — осторожно спросил я. — Сколько ему лет?

Друг удивленно воззрился на меня:

— Разве ты не знал? Через два месяца Себастиану исполнится девяносто пять.

Моя семья и другие звери

Перевод с английского Л. А. Деревянкиной

Gerald Durrell

MY FAMILY AND OTHER ANIMALS

London, Penguin Books, 1967

Слово в свое оправдание

Так вот, иногда я успевала еще до завтрака целых шесть раз поверить в невероятное.

Белая королева.

Льюис Кэрролл, «Алиса в Зазеркалье»

В этой книге я рассказал о пяти годах, прожитых нашей семьей на греческом острове Корфу. Сначала книга была задумана просто как повесть о животном мире острова, в которой было бы немножко грусти по ушедшим дням. Однако я сразу сделал серьезную ошибку, впустив на первые страницы своих родных. Очутившись на бумаге, они принялись укреплять свои позиции и наприглашали с собой всяких друзей во все главы. Лишь ценой невероятных усилий и большой изворотливости мне удалось отстоять кое-где по нескольку страничек, которые я мог целиком посвятить животным.

Я старался дать здесь точные портреты своих родных, ничего не приукрашивая, и они проходят по страницам книги такими, как я их видел. Но для объяснения самого смешного в их поведении должен сразу сказать, что в те времена, когда мы жили на Корфу, все были еще очень молоды: Ларри, самому старшему, исполнилось двадцать три года, Лесли — девятнадцать, Марго — восемнадцать, а мне, самому маленькому, было всего десять лет. О мамином возрасте никто из нас никогда не имел точного представления по той простой причине, что она никогда не вспоминала о днях своего рождения. Могу только сказать, что мама была достаточно взрослой, чтобы иметь четырех детей. По ее настоянию я объясняю также, что она была вдовой, а то ведь, как проницательно заметила мама, люди всякое могут подумать.