По заданию губчека

— Все это звучит убедительно, но, пока Дробыш сам не выйдет на Вагина, никаких арестов не производить. Остальные участники заговора могут и не знать, кто руководитель подполья. И если вы арестуете его только по показаниям поручика, которого нет в городе, ваш арест будет легко опротестовать. Кроме того, арест надо провести так, чтобы не бросить на Перова и тени подозрения. Он сейчас — ценнейший агент! Его надо беречь!

— Феликс Эдмундович! — встал Лагутин. — Дробыш будет арестован с поличным, как только откроется Вагину. Без него им не добраться до картотеки жандармских осведомителей. Но это может случиться в ближайшие дни. Прошу дать мне письменное разрешение на арест военспецов из штаба военного округа.

Дзержинский посмотрел на человека в кителе. Тот поднял глаза, пыхнул трубкой и неторопливо произнес:

— Я думаю, председатель губернской Чрезвычайной комиссии — человек достойный доверия…

Вынув из планшетки листок бумаги, Дзержинский написал на нем несколько строк и протянул человеку в кителе. Тот прочитал написанное, размашисто поставил свою подпись и молча вышел из вагона.

Помахав листком бумаги, чтобы высохли чернила, Дзержинский отдал мандат Лагутину:

— Действуйте наверняка, чтобы одним ударом разбить все белое подполье.

Потом спросил, как в городе с хлебом, о событиях в деревне, о последних операциях губчека. Лагутин вскользь сказал о совещании в Доме народа, на котором говорилось о беспризорных детях, о колонии в Волжском монастыре. Дзержинский заинтересовался, начал выспрашивать подробности.

— Да, товарищи, положение в стране очень тяжелое, — сказал он. — Интервенция, тиф, голод, преступность. И в этом океане беды — миллионы беспризорных детей! Я уже бросил в Москве часть аппарата ВЧК на борьбу с детской беспризорностью. Надо спасать детей! Чекистов боятся, чекистов уважают. Они многое могут. Главное, сдвинуть дело с мертвой точки, а там нам вся страна поможет. Если бы не мешали, какую бы прекрасную жизнь построили мы с вами лет так через двадцать! Но враг еще не истреблен, зорко следите за ним. Я верю, на этот раз ярославцы не дадут контрреволюции раздуть в городе мятеж…

Дзержинский поднялся, поправил шинель на плечах и крепко пожал чекистам руки.

В полученном ими мандате быстрым, неровным почерком было написано:

«Поручается председателю Ярославской губернской Чрезвычайной комиссии тов. Лагутину в срочном порядке докончить расследование дела штаба Ярославского военного округа и немедленно приступить к ликвидации заговора. Комиссия Совета Обороны».

5. Арест

Когда Тихон сказал Гусицыну, что закопанный в подвале губернаторского особняка ящик в целости и сохранности, тот взмок от возбуждения. Спросил, почему квартирант не принес ящик.

— Да вы что, обалдели? — нагло ухмыльнулся Тихон. — Какого черта я вам такую тяжесть попру?

Гусицын от этого заявления потерял дар речи. Тихон засмеялся, достал из-за ремня несколько формуляров из картотеки и бросил их на стол:

— Три штуки бесплатно, остальные — по тыще за штуку. Хотите — в керенках, хотите — николаевскими, а лучше — золотом. Если у вас в карманах тоже ветер свистит, сведите с руководителем.

— Ну, знаете… Он известен только штабс-капитану Бусыгину. Принесите картотеку — и с вами рассчитаются сполна, у меня денег нет.

Тихон сделал хозяину дулю под нос:

— Сначала я должен поговорить с руководителем, нашли дурака за спасибо головой рисковать, — выполняя наказ председателя губчека, настаивал он на своем. — Я ему еще кое-что должен сообщить…

Гусицын был в замешательстве: такого оборота он не предвидел. Хотел что-то сказать, но слова будто застряли в горле, махнул рукой и молча вышел из комнаты.

Утром Тихон передал этот разговор начальнику иногороднего отдела.

— Дело идет к развязке, — решил Лобов. — С сегодняшнего дня устанавливается за домом постоянное наблюдение. Возможно, тебя ждет еще одна проверка. Неужели Гусицын не знает про Дробыша? — вслух подумал он.

— Видимо, так оно и есть.

— Не забывай, кем твой хозяин работал, в полиции дураков не держали.

Вечером Гусицын снова постучался к Тихону, Оглядываясь на дверь, за которой супруга раскладывала пасьянс, сказал, чтобы он немедленно зашел к Дробышу.

— Это еще зачем?

— Сейчас же идите, вас ждут, — не стал объяснять хозяин и выскользнул из комнаты.

Тихон опустился на кровать. Вот и наступил момент, которого ждали в губчека, — Дробыш решил ему открыться. Значит, Гусицын был связан с ним с самого начала, но скрывал это даже от собственной жены. Лобов был прав: в полиции дураков не держали.

Надо было прийти в себя, собраться с мыслями. Переодел рубашку, заходил из угла в угол. Это не успокоило.

Вынул из кармана маузер, разрядил его и медленно стал заряжать. Руки действовали механически, вспомнил, что до сих пор нет донесения поручика из Вологды. Если Дробыш начал подозревать Перова, то это подозрение ляжет и на Тихона, которого поручик «завербовал».