По законам Дикого Запада

Чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди, Клив двинулся вперед. Рука, державшая еще дымящийся револьвер дрожала, ствол выписывал в воздухе зигзаги и восьмерки. Приблизившись к двери, за которой исчез призрак, он протянул руку и коснулся толстых сосновых досок. Пальцы ощутили чуть шероховатую поверхность, Клив надавил сильнее, почти ожидая, что кисть провалиться внутрь. Но нет, дверь оказалась твердой, хотя и неожиданно теплой на ощупь. Взявшись за ручку, он потянул дверь на себя, и приоткрыв небольшую щель, понял, что на этот раз все-таки попал в спальню.

Только вид ее изменился до полной неузнаваемости. Повсюду на полу валялась разбитая мебель, выброшенная из комода одежда изорванными клоками свисала с поломанных стульев, а на стенах плясали багровые отсветы полыхающего за окнами пожара. На широкой кровати лежали две человеческие фигуры в белых ночных сорочках. Лиц Клив не видел, только тонкие белые руки, босые ступни да два ореола светлых волос, рассыпавшихся по смятому пледу. Кое-где на ткани одежд проступали яркие красные пятна. Уже два темных призрака склонились над беспомощными телами, почти обволакивая их клубящейся внутри темнотой. Черные головы склонились над лицами лежащих женщин, темная плоть омерзительно пульсировала в каком-то странном завораживающем ритме. Крик отчаяния и ужаса вырвался из груди Клива. Он вскинул ремингтон и начал стрелять, взводя курок револьвера быстрыми ударами левой ладони. Грохот выстрелов в замкнутом пространстве оглушал, вспышки грозили поджечь разбросанное повсюду тряпье. Пули вспарывали тела призраков, вырывая из них клочья тьмы, быстро таявшей в заполненном пороховым дымом воздухе.

На этот раз бежать темным тварям не удалось. Они вскинулись, словно желая броситься и растерзать Клива, но изрешеченные пулями, упали, почти скрыв под собой лежащие на кровати фигурки. Револьвер в его руке сухо щелкнул, сообщая хозяину, что барабан пуст. Бросив оружие в кобуру, Клив шагнул к кровати и склонился над лежащими на ней телами. Темная плоть призраков таяла как ночной туман под первыми лучами солнца, цвет из черного становился серым, потом прозрачным. Он уже различал очертания женщин, вернее девочки лет восьми и миниатюрной женщины. Заранее зная, что увидит, Клив напряженно всматривался в тающую завесу тьмы. На кровати, в разорванных окровавленных сорочках лежали его жена и дочь.

Люси лежала на спине, прижав руки к груди, словно обращаясь к Богу в последней, не услышанной им молитве. Лицо девочки, на этот раз не обезображенное выстрелом, выглядело спокойным, даже умиротворенным. Казалось, она спит, но… По-детски пухлые губы разбиты жестоким ударом, две струйки алой крови стекали по бледной коже, пятная белую ткань сорочки. А светлые, цвета спелой пшеницы, волосы побурели и спутались вокруг рваной раны над левым ухом.

Мери лежала на боку, закрывая рукой дочь, словно в последний момент своей жизни старалась защитить ее от смертельной опасности. Ночная сорочка, разорванная от ворота до поясницы, обнажала тонкое плечо и спину, покрытую синими отметинами кровоподтеков. Лица жены Клив не видел, лишь водопад густых волос и кровавое пятно, разлившееся по белой простыне.

Он сдавленно охнул и отпрянул от кровати, превратившейся в смертное ложе для его семьи. Минуту стоял, закрыв ладонями лицо, не в силах пошевелиться. Тихий звук вывел его из оцепенения. Дзинь! Словно вдалеке лопнула гитарная струна. Клив опустил руки и огляделся. В дальней стене комнаты, раньше глухой, появилась низкая деревянная дверь. До его слуха донеслись звуки ударов, стоны, пронзительный детский крик. Вырвав из кобуры револьвер, Клив мгновенно перезарядил оружие, заменив пустой барабан на снаряженный и бросился к двери. Душу терзала боль и отчаяние, а пылающий в сердце огонь требовал смерти виновных. Людей или призраков, Кливу было все равно.

Яростно рванув дверь, он переступил порог и замер, не в силах пошевелиться. Чья-то могучая воля сковала тело, запаяв его, словно доисторическое насекомое в прозрачный кусок янтаря.