По законам Дикого Запада

— Давай без угроз, Майк. Мы все в одной лодке. Иди домой, выпей пару бутылочек пива и успокойся, — не дожидаясь ответа, Джо оборвал связь. И по памяти набрал другой телефонный номер. «Только бы старый пердун был на месте», — крутилась в его голове единственная мысль. В трубке щелкнуло, и он, не дожидаясь ответа, произнес:

— Мистер Росси, у нас проблемы.

Глава 10 Клив, время «Псов»

Сознание вернулось мгновенно, словно яркая вспышка озарила тьму, еще мгновение назад окружавшую разум Клива. Память, последние годы не раз подводившая Бриннера, работала четко и ясно, рисуя картины недавнего прошлого. Схватка с Парнями Финнигана, маленький зеленый камень, крепко сжатый костлявыми пальцами с раздувшимися, изуродованными артритом суставами. Кошмарные события прошлого, беспомощным свидетелем которых ему пришлось стать. Смерть большого мужчины в странной, залитой электрическим светом, комнате.

Клив открыл глаза. Высокое фиолетовое небо, такое темное, что казалось почти черным, усеивали яркие точки звезд, складывавшихся в знакомый рисунок. Бесчисленное количество раз он видел это небо, лежа без сна у едва тлеющего костра. «Хорошо. Я там, где надо, и когда надо», — с удовлетворением отметил Клив, и сам удивился своим мыслям. Где? Когда? Он не знал, но чувствовал, что узнает в самом ближайшем будущем.

Одним движением он сел, опершись ладонями на мягкий сыпучий песок, все еще хранящий тепло жаркого летнего дня. Коснулся рукой кармашков оружейного пояса, вмещавших пять барабанов для ремингтона, взялся за рукоять револьвера, проверяя оружие. «Полковник Боуи» в ножнах был надежно закреплен на пояснице. Клив знал это, потому, что чувствовал место, где латунная пятка ножа натерла кожу. Отстранено отметил, как слаженно работают мышцы его старого тела, а закостеневший с годами хребет гнется легко и безболезненно. Не беспокоило Клива и простреленное семь лет назад плечо, еще недавно тянущей болью отзывавшееся на любое неосторожное движение.

Теперь он мог оглядеться. Неверный свет звезд заливал ровную поверхность пустыни, выделяя темными контурами редкие заросли кривых, словно цирковые уродцы, кустов и небольшие группы древовидных кактусов. Сам он сидел на вершине пологого песчаного холма не более чем на двадцать футов возвышавшейся над бескрайним океаном песка. Высокая насыпь справа и склон «холма Клива», он невольно улыбнулся, когда в голове возникло это название, ограничивали большую площадку, находившуюся много ниже уровня остальной пустыни. Похожую на те, что оставляют золотоискатели, размывающие породу бьющими под давлением струями воды. Из темноты к площадке вела темная извилистая полоса плотно сбитого песка. Дорога. Не главная, но и не заброшенная, иначе дующие на запад ветра давно бы стерли ее с лика пустыни.

Не глядя, Клив протянул руку, и пальцы его коснулись мягкой, украшенной бисером кожи. Сжались и потянули к себе тяжелый, увязший в песке, предмет. Он встал на колени над сумкой старого чероки и расстегнув костяную пуговицу, откинул клапан. Сверху, завернутое в кусок выделанной оленьей кожи, лежало топливо для костра. Небольшие, два дюйма в диаметре, шары из толченого мха, пропитанного воском. Под ними нашлась железная кружка в две пинты объемом. Внутри кружки, тщательно перевязанный бечевой, лежал пухлый бумажный пакет. Даже через слой упаковки Клив почувствовал умопомрачительный запах свежемолотого кофе. А когда пальцы нащупали толстые бруски пеммикана[20], уложенные в сумку, словно небольшие кирпичики, рот Бриннера наполнился слюной. Вытряхнув из сумки пищу, под пеммиканом обнаружилась индейская фляга на пол галлона, до краев заполненная водой, он чиркнул спичкой и поднес огонек к сложенным пушечной пирамидой шарам. Пропитанный воском мох занялся, озарив тусклым дрожащим светом бурый песок пустыни. А уже через несколько минут Клив яростно рубил ножом твердые как камень бруски пеммикана. Едва не лишившись пары пальцев, он все-таки откромсал несколько подходящих по размеру кусков и теперь тщательно жевал, наслаждаясь острым вкусом бизоньего мяса. Маленькие язычки пламени ласкали бок кружки, а в воздухе разносился ни с чем не несравнимый запах готовящегося кофе.