По законам войны

С тем же приветствием он появился и возле кормового орудия на мостике. Отозвался ему длинный, как мачта, немец с хитрыми зеленоватыми глазами, один из которых был постоянно прищурен, будто длинный все время целился во что-то.

— Гутен таг! — отозвался он. И добавил еще много слов, которых Тимка ни понять, ни запомнить не мог.

Другие матросы, что были у орудия, лишь поглядели на Тимку и криво усмехнулись при этом.

Он сделал вид, что не заметил усмешек. Длинный, похоже, исполнял обязанности командира орудия. Кроме него, здесь было еще четыре человека: два наводчика, горизонтальный и вертикальный, заряжающий и, наверное, стрелок, или стреляющий, — как он там называется, который выполняет команду «Огонь!». А может, пятый был здесь случайно. Артиллеристов прикрывал высокий бронированный щит.

Длинный поманил Тимку пальцем и что-то сказал, показывая на орудие. Потом ткнул себя кулаком в грудь:

— Макс!

— Тимка! — сказал Тимка и тоже ткнул себя кулаком в грудь.

Немец протянул ему большущую ручищу со следами йода на мизинце.

Тимка протянул свою, и знакомство состоялось. Артиллерист повел его вокруг орудия, к стволу, что высовывался из прорези в щите.

Только набрав ход, эсминец опять сбавил его, чтобы встретить военный транспорт, идущий навстречу под фашистским флагом. Транспорт походил на самоходную баржу и шел, очевидно, с тем самым грузом на борту, который должен был принять эсминец.

Длинный показал Тимке на море по правому борту и стал радостно объяснять что-то, показывая то на орудие, то на воду…

Тимка понял его. Там, по правому борту, шло недавно какое-то судно. Макс развернул орудие и — бах! — недолет, бах! — перелет, когда Макс бахнул в третий раз — бу-бу-бу-бах! — осколки полетели аж до облаков, и судно, которое Макс назвал «русом», кувыркнулось носом в воду. Задрав голову, он даже показал, как это происходило:

— Буль-буль-буль-буль!..

— А ты по-русски шурумбурумишь? — спросил Тимка.

— Вас? — не понял его Макс.

— Русский язык — шурумбурум? — повторил Тимка.

— Найн! Руссиш нихт ферштейн!

— Ну, и остолоп, значит, — сказал Тимка, чтобы его не слышно было за щитом. Хотел еще добавить, что Ася, например, запросто объясняется по-немецки, но в следующую секунду спохватился, что теряет контроль над собой, говорит глупости…

— Вас? — опять переспросил немец.

И Тимка показал ему на море, будто хотел сказать про самоходку, что она, мол, приближается, что будет швартоваться, и эсминец идет уже самым малым ходом.

Макс радостно закивал в ответ:

— Я! Я! Ферштейн!

В эту минуту его окликнули из-за орудия. Тронув Тимку за локоть, что означало: «Я сейчас!» или «Подожди здесь!» — он убежал.

Тимка облокотился на леера и стал наблюдать за швартовкой. Ничего не скажешь: оба экипажа действовали четко. Несмотря на ветер, волну, самоходка с первого захода подвалила вплотную к борту эсминца, концевые бросили на его палубу швартовы,[13] здесь их мгновенно приняли, и, сплющив кранцы по правому борту, самоходка оказалась как бы спаянной воедино с эсминцем. Развернулись ее крановые стрелы, и матросы начали принимать на крестоносец мины — тот самый груз, о котором говорил, со слов командира, штурмбанфюрер.

Когда поднятая стрелой мина оказывалась над палубными рельсами крестоносца, один из матросов командовал на баржу «стоп» и, очевидно, «майна». Мину опускали, отсоединяли стропы и бегом откатывали по рельсам на левый борт и к корме, там их крепили чуть не вплотную одна к другой, стараясь вместить как можно больше.

Мины были странные, каких Тимка еще не видел: якорные, но без рожек, и громоздкие, почти в рост Макса, по лицу которого Тимка догадался, зачем его отзывали: вернулся он, улыбаясь противной, ласковой улыбочкой. Должно быть, ему разъяснили заново, что с этим русским парнишкой надо быть осторожным. По крайней мере сейчас, сегодня, пока он еще нужен… Показывая на баржу, на мины, Макс что-то залопотал опять. Затем потащил Тимку внутрь щита, на металлический поворотный круг, что служил основанием лафета, стал показывать, как открывается орудийный замок, как берутся снаряды из специального снарядного ящика, как загоняются в ствол, как после этого закрывается замок; он, Макс, командует что-то вроде «огонь!» или «пли!», затем достаточно дернуть за этот стальной тросик, и — ба-бах! — снаряд летит далеко-далеко, так далеко, что отсюда даже не увидеть. Врал, конечно. Его орудие так далеко не могло стрелять. Но Макс увлекся и попросил вертикального наводчика уступить свое место Тимке, принялся объяснять ему, как берется прицел, как поворачивается орудие…

Тимка видел в оптическом прицеле те же грязно-серые облака и, хотя отлично знал, как разворачивается орудие при наводке, делал вид, что слушает очень внимательно, с интересом.