По закону подлости

Кости однозначно говорили, что использовать окно как способ избавиться от неприятностей не стоит: суровый воин Геноцид может от этого пострадать больше всех.

Я как-то привыкла дружить со своей совестью и поняла, что остается только один выход, а именно — через дверь. Точнее, через Мандибулю.

Настроение у меня сразу же упало, но ничего не поделаешь.

Я подошла к двери и слегка приоткрыла ее.

Мандибуля сидел в повидавшем виды кресле и сам с собою играл в шахматы.

Увидев меня, он кивнул и ощерился:

— Чего тебе? Драпать, что ли, собралась? Так лучше не серди меня, мамочка.

Я пожала плечами.

— Пока мне некуда идти. Я счет хотела узнать.

Мандибуля, нахмурившись, взглянул на шахматную доску, потом поднял на меня глаза.

— Думаю, что один — один, — честно ответил он, — в любом случае я не проигрываю. А ты думаешь по-другому?

Я чуть было не ляпнула, что конечно же, но решила сдержаться.

— Не хочешь поиграть здесь? — предложила я ему, раскрывая дверь шире.

— Во что? — спросил он и, резво соскочив с кресла, направился ко мне.

Мне не понравилась его готовность, и, чтобы хоть как-то притормозить его прыть, я сделала непонимающее лицо, напомнила:

— Доску забыл, Каспаров! А без нее не игра!

Мандибуля тормознулся, посмотрел на меня как на самую распоследнюю дуру, почесал свой давно уже не бритый подбородок и, пробормотав:

— Ну как скажешь! — сгреб фигуры в карманы, сложил шахматную доску, сунул ее под мышку, тут же вспомнил о спортивной сумке, нагнулся, взял ее и пошел ко мне в комнату.

Я вернулась к дивану, села и закурила.

Мандибуля, войдя в комнату, нащупал левой рукой выключатель; я зажмурилась, и тут одновременно с его первым шагом раздались два негромких сухих щелчка.

Я вжалась глубже в подушки дивана и открыла глаза.

Мандибуля, уронив шахматную доску на пол и безвольно опустив руки, стоя покачался несколько секунд и плашмя упал на пол лицом вниз. Рядом с ним, соскользнув с его плеча, упала и спортивная сумка.

Я подскочила к нему, присела и с трудом перевернула уже безвольное тело на спину.

На груди Мандибули расплывалось кровавое пятно.

Приложив ладонь к шее, я поняла, что пульса нет.

Выдернув из кармана Мандибули пистолет, я подняла голову и прислушалась.

Два байкера, которые, по замыслу, должны были продолжать дежурить снаружи, что-то выкрикивая, с топотом и ругательствами бросились бежать.

Я подскочила к окну и осторожно выглянула.

Своих стражей я уже не увидела.

Только слышались их возгласы: «Вон он! Стой, гад!»

Я быстро огляделась, подумала и бросила на пол одну из подушек с дивана. Потом подумала еще раз и достала из шкафчика недавно предлагавшуюся мне банку вишневого компота.

Подошло ее время, и я решила с помощью компота устроить маленький макияж. Немножко пошалить, так сказать, и замести следы.

Я вскрыла банку и столовой ложкой нарисовала на полу лужу с неровными краями. Потом той же ложкой провела капельный путь к дивану, столу, положила одну кружку на пол и запачкала и ее. Последние живописные штрихи я нанесла уже около двери.

Все любопытствующие, и мой ловкий снайпер в первую очередь, будут убеждены, что Мандибулю убили с первой же попытки, как оно, к сожалению, и случилось на самом деле, а истекающая кровью Таня еле-еле уползла куда-нибудь недалеко зализывать многочисленные раны.

А может быть, уже где-то и умирает, не про меня будь сказано.

Взглянув в последний раз на Мандибулю, я перекинула обе сумки — свою и его — через плечо и выскочила в следующую комнату, а пройдя в сени и нащупав засов, отодвинула его, выглянула из-за двери.

Во дворе стояла темень и тишина.

Прикрыв за собой дверь, я легкими шагами помчалась прочь из этого населенного пункта.

Куда бежала — не знаю, но буквально уже через несколько шагов я оказалась на окраине деревни.

Вдали светились какие-то огоньки. Подумав, что это мой надоевший уже до оскомины и нервной чесотки кемпинг, я направилась к нему. И не ошиблась.

Ночь уже перевалила за половину, когда я, спотыкаясь от усталости, добралась наконец-то до первого домика и, не рассуждая сложно и долго, толкнулась в ближайшие кусты.

Стараясь не шуметь, подкралась к стене домика и услыхала приглушенные мужские голоса.

Сразу обнаружив, что домик занят и мне в лучшем случае светит ночлег на земле, я с этим и смирилась.

Проклиная в сердце все курорты и всю рок-музыку, я свернулась клубочком на травке, и глаза мои сами собой начали слипаться.

Однако сразу мне все-таки уснуть не удалось. Я услышала, что продолжающие разговаривать между собой мужчины проходят мимо меня.

Я вовсе не собиралась подслушивать, еще чего! Я просто лежала и не могла не услышать — разве меня можно в этом винить?

Их было двое.

— Слышь, Блендамед, — устало проговорил один, — а ты уверен, что у нее есть оружие?

— По крайней мере, должно быть, я так думаю, — ответил Блендамед.

Рядом со мною упала недокуренная сигарета.

Оба гоблина тяжело поднялись по ступенькам домика и, хлопнув дверью, вошли в него.

Вся моя расслабуха куда-то вмиг подевалась, и я, обругав себя за малодушие и выйдя из кустов, побрела к домику Валерии. Мне захотелось срочно с нею переговорить.