По замкнутому кругу

Я нанес в блокнот чертеж дома, затем попросил открыть сарай, заглянул – поленница березовых дров, старая рухлядь, кресло с выпирающими пружинами… Обошел крыльцо, меня заинтересовала мусорная куча. Хозяин вчера не заходил домой, а двор чисто выметен… И этот след от протекторов… Машина шла по двору во время дождя, следовательно, это было после шести часов. В куче мусора щепки, возле сарая кололи дрова, очистки огурцов и яблок, палые листья березы, ветки, несколько пустых банок из-под консервов, обертки сигарет, какой-то лоскут многоцветья… Пользуясь тем, что Ежов завернул за угол дома, я ногой раскидал мусор… Это оказался клочок от платка с радугой и белым парусом – платок Тарасова!

Ежов пошарил рукой за наличником, достал согнутую и расплющенную на конце проволоку, вставил ее в отверстие и отбросил задвижку.

Комната описана Тарасовым точно – свадебные портреты Казимира и Ефросиньи.

Я вышел на кухню и спросил Ежова:

– У вас погреб есть?

– Как же, родители строили для себя.

– Товарищ Кержавин, посмотрите из погреба фундамент, – сказал я архитектору.

Ежов приподнял творило и зажег в погребе электрический свет, Кержавин спустился вниз.

– А куда ведет эта дверь? – спросил я Ежова.

– Комната покойной жены Ефросинии Мартыновны. Все осталось как при ней, священная реликвия. Пять лет не заходил и даже ключ не знаю где.

По словам Тарасова, в ночь, проведенную им здесь, пахан не выходил из дома. Очевидно, это его комната.

Из подвала вылез Кержавин и, похвалив фундамент, мимоходом сказал:

– У вас большое хозяйство.

– Были грузди своего посола – кончились. Есть капуста, огурцы. Может быть, товарищи, погода сырая, сообразим по сто граммов, под огурчики…

– Благодарим, но мы на работе, – отказался я. – Что же вы, товарищ Ежов, так скучно живете? Один как перст… – сочувственно сказал я.

– Мне пятьдесят пять. Брать молодую – в дураках можно остаться. Брать старуху… Нет, дорогой товарищ, живем для дел, приносим пользу, и то ладно…

Это было так неискренне, так фальшиво, что я невольно улыбнулся. Ежов понял, что переборщил, и, лихо подкрутив усы, добавил:

– К тому же не перевелись на свете добрые женщины!..

Мы вышли из дома, Ежов проводил до машины. Кержавин поблагодарил хозяина, и мы поехали. Как только машина свернула из тупика на улицу, архитектор сказал:

– Если я вас правильно понял, Федор Степанович, вы поручили мне посмотреть в погребе пол и, если он земляной, обнаружить следы, оставленные лопатой. Пол выложен кирпичом на растворе и зацементирован. Никаких следов свежей кирпичной кладки.

– Спасибо, Иван Васильевич, вы действовали со знанием дела. Большое спасибо.

Шагалов ждал меня.

– Думаю, то, что я вам расскажу, соответствует истине, хотя и требует дополнительной проверки, – начал я. – В шесть часов Тарасов ушел от Любы в тупик Клевцова. Около семи часов он постучал в калитку. По-моему, старик снимает жилье у Ежова. Комната, в которую ведет вторая дверь из кухни. В те дни, когда он пользуется комнатой, Ежов с работы не приходит и не ночует дома. Старик услышал стук, посмотрел в щелку и, узнав Тарасова, открыл калитку. Какой между ними произошел разговор, я не знаю, но старик понял, что Тарасов все рассказал об их встрече на вокзальной площади. Старик убивает Тарасова, волочит тело в машину и укрывает парусиной, из которой сделаны чехлы на сиденье. После этого забирает из своей комнаты все, что может служить против него уликой. Тщательно подметает двор, сглаживает отпечатки протекторов, следы борьбы, волочения, и вот здесь он обнаруживает втоптанный в грязь платок, принадлежащий Тарасову. Он пытается его сжечь, но сырой платок горит плохо. Опасаясь, что за Тарасовым кто-нибудь придет, он торопится, заметает недогоревший платок в кучу мусора и выезжает из дома через разобранный забор на смежную улицу, а оттуда по шоссе в лес, где прячет в кустах труп. К Ежову старик больше не придет, хотя и встретится с ним в магазине или другом месте.

– Надо изолировать Ежова и произвести обыск, – сказал Шагалов.

– Пока непосредственно против Ежова улик мало, и прокурор не даст санкции на арест. Кроме того, наблюдение за Ежовым может вывести нас на старика.

– Пахан или старик? Вы называете его по-разному.

– По тем скудным сведениям, которыми мы располагаем, – это старик. Тарасов называл его паханом, что значит «отец». А когда я строил версию расследования, то условно называл его «Маклером».

– Давайте остановимся на одном, пусть будет «Маклер». Вы рассказали правдоподобную историю убийства Тарасова и последующие действия «Маклера», но это ни на шаг не приблизило нас к его раскрытию. Почти неделю мы ведем наблюдение за Авдеевым, пока впустую. Приехал капитан Гаев – опознание ничего не дало… Продавщица из пивного ларька и женщина со станции Зеленая Падь никого не опознали.

– Где капитан Гаев? – спросил я.

– Он уехал в гостиницу, а Лунев у вас в кабинете.

– Завтра я поеду к живописцам…

– Вы достаточно подготовлены?

– Впереди еще ночь. Хорошо, Владимир Иванович, мы все оговорим позже.