«Почему я не позвала ее с собой?» — запоздало думала Зина, перечитывая записку.
В комнату вошла Клава. Подруги обнялись.
— С приездом, девушки! — раздался голос Федора, Он стоял в дверях с двумя букетами цветов.
— Федя! — обрадовалась Клава.
— Извините меня, девушки. Нина просила встретить вас, но я проводил консультацию для поступающих в институт и задержался. Старая пословица гласит: лучше поздно, чем никогда, а чтобы окончательно задобрить вас — прошу принять сей скромный дар, — закончил он и, склонив голову, протянул два букета.
— Вот спасибо! — воскликнула Клава. — Какой ты внимательный, Федя!
Зина приняла букет без особого воодушевления. Это не ускользнуло от внимания Федора.
Еще больше Зина помрачнела, когда увидела на тумбочке Нины книгу с надписью: «Ф. Токмарев».
— Что пишет Коля?
— Писал однажды, что получил легкое ранение, и замолчал, — ответил Федор, улыбаясь.
Это еще больше не понравилось Зине.
Каждую субботу во время уборки Карпов проводил по телефону так называемую перекличку председателей колхозов. Начинал разговор обычно заведующий земельным отделом, а затем, как тяжелая артиллерия, выступал Карпов и пушил всех подряд.
Председатели колхозов тяжело вздыхали, морщились, но терпеливо сидели у телефонов. Только Старцев, председатель колхоза «Ударник», осмеливался ворчать.
— Опять начинается, — бубнил он, прикрывая ладонью микрофон. — Будем болтать тут до утра. А потом, не выспавшись, носись по полям!
Старцев нервничал. Несколько дней назад в колхоз «Ударник» заезжал Карпов, накричал на него, обозвал врагом народа, наобещал тюрьму и уехал. Старцев знал, что гнев Карпова вызван не состоянием дел в колхозе, а выступлением на партактиве.
Сегодня разговор начался с колхозов, расположенных далеко от районного центра.
— Что там? — спрашивал Старцева Мирон Иванович, секретарь партийной организации, посматривая на телефонную трубку.
— «Авангард» шерстит. Хвост крутит Михайлову за то, что зерно не успевает просушить, — ответил Старцев. — Ага, теперь за то, что у свинарника дверь не закрывается и солома за лесом не заскирдована.
— Нечего сказать, конкретное руководство, — иронически заметил Мирон Иванович.
— «Ударник»! «Ударник»! Порадуйте нас вашими успехами, — донесся голос Карпова.
— Дела ничего. Убрали четыреста семьдесят шесть гектаров… Осталось двести тридцать.
— Почему за эту пятидневку у вас снижение темпа?
— Дожди помешали. Комбайны не идут. Лобогрейками скашивали. Сейчас обмолачиваем.
— Ты там не крути! Отвечай на вопрос: почему саботируете уборку урожая? Умышленно тянете с уборкой! Объективные причины… И в дождь надо пускать комбайны! Понятно?
— Я же и говорю, что в дождь комбайны не могут идти…
— Отвечайте по существу.
— Он и отвечает, — вставил слово Мирон Иванович, придвинувшийся к Старцеву.
— Кто там еще языком треплет? Старцев, вам придется отвечать перед прокурором…
Закончив разговор, Старцев плюнул и сел за стол.
— Ладно, не расстраивайся, — пытался успокоить его Мирон Иванович. — Дожди от нас не зависят…
— Да не прокурора я боюсь. А вот откуда у нас развелись такие? Сам видит, что черное, а кричит: белое! Попробуй ему доказать… Все равно он окажется правым. Комбайны не идут, а он кричит: «Не должно быть! Надо пустить!» — Лицо председателя горело от возмущения. — Ему наплевать, что мы с поля получим. Ему лишь бы доложить вверх: «Уборка закончена».
Старцев не торопился уходить из правления колхоза. Нет, говорят, худа без добра. После переклички всегда можно перекинуться парочкой слов с другими председателями. Тут начинались дружеские беседы, деловые просьбы, советы, обмен новостями.
Старцеву хотелось насолить председателю колхоза «Авангард» Михайлову за то, что тот отказался соревноваться. Размолвка произошла ещё весной. Самым богатым и сильным колхозом в районе всегда считался «Авангард». У них и на трудодень получали больше, и общественные постройки добротнее, и дела шли лучше. Рядом с ним средненький колхоз «Ударник» выглядел бедным. Но три года назад выбрали председателем сравнительно еще молодого Старцева. С тех пор «Ударник» пошел в гору. В этом году Старцев на правлении настоял на том, чтобы вызвать «Авангард» на соревнование. Но получился конфуз. Михайлов отказался.
— Что толку каждый год бумажки подписывать? Была Скуда, Скудой и останется, — ответил он на вызов.
Крепко обиделись тогда в «Ударнике» на Михайлова. Не могли ему простить Скуду. Не виноваты же колхозники, что в народе их село до революции называли не Покровское, а Скуда. Ведь и деревня авангардовцев называлась не Полуденной, а Бедой. Так и говорили: «Пошел в Скуду через Беду».
Правда, секретарь райкома Масленников пристыдил тогда загордившегося Михайлова, договор подписали, но неприятный осадок на душе остался.
Дружно начали сенокос и жатву в этом году. Умел Старцев организовать, зажечь людей, а все же отстали от «Авангарда» в первые дни. На витрине у райкома партии опять появился портрет Михайлова. Казалось, и тут председатель авангардовцев смеется над Старцевым: улыбка была видна из-под пышных усов.