По зову сердца

В дверь заглянул мальчик и удивленными голубыми глазами обвел сидящих. Его взгляд остановился на печенье, — видимо, в подвале он проголодался.

Осипчук, говоривший по-немецки, подозвал ребенка и протянул ему печенье.

После сытного ужина бойцы заснули как убитые. Бодрствовали только часовые да дежурный офицер на батарее.

Мы вступили снова на чехословацкую землю.

Первый крупный город, в который мы въехали, был заполнен нарядными толпами. Лица людей светились счастливыми улыбками. С балконов белых высоких домов произносились приветственные речи в честь Советской Армии — армии-освободительницы, в честь русского народа. Все в этом городе казалось нам близким и родным. Люди останавливали машины, целовали наших бойцов и кричали:

— Братья, наши спасители!

Колонна остановилась на площади. Нас окружили жители: женщины вынесли бойцам угощение — свежие торты, печенье, колбасы.

И вдруг перед нашими глазами пролетели две гранаты, брошенные откуда-то с чердака в толпу. Раздался оглушительный взрыв. Начальник штаба дивизиона Фридман и командир батареи Бородин с бойцами бросились в дом. Я тоже схватила автомат и побежала за ними. Бойцы прикладами разбили тонкую дверь и полезли на чердак. В маленькое слуховое окошко проникал свет. Все кинулись через окошко на крышу. Одна я осталась на чердаке. Присмотревшись, в полутьме увидела, что за дымоходом кто-то прячется. У меня по спине пробежал холодок.

Погибнуть сейчас, накануне победы…

— А ну, вылезай! — крикнула я и навела автомат на неизвестного, а сама прислонилась к стене, чтобы защитить себя сзади.

Из-за трубы вышел здоровенный рыжий немец с погонами обер-лейтенанта.

— Хенде хох! — крикнула я.

Он поднял руки, а сам смотрит исподлобья. На чердак вбежал еще один боец, и мы вывели фашиста на улицу.

Увидев гитлеровца, люди бросились к нему. Народ требовал немедленного расстрела бандита.

— Нельзя. Будем судить по закону, как военного преступника, — объяснил Осипчук.

На крыше были пойманы еще трое фашистов. Всех их отправили по назначению.

Оказав помощь раненым, мы снова двинулись в путь.

Радостно встречали нас в городах и селах Чехословакии. Девушки и женщины старались угостить чем только могли, украдкой утирали слезы радости, целовали наших солдат и офицеров. Щелкали сотни фотоаппаратов. Вверх летели шапки, платки, косынки.

— Слава победителям! Слава великому советскому народу! — неслось по улицам.

Тут и там возникали летучие митинги, ораторы произносили торжественные речи и призывали чешский и словацкий народы к нерушимой дружбе с народами Советского Союза.

Трудно было проехать по улицам. Нас обступали горожане. Однажды я почувствовала, что отрываюсь от земли и лечу вверх. Меня стали подбрасывать на руках и кричать:

— Слава советским женщинам! Слава женщинам-воинам!

XVI

Был дождливый холодный март. Шли бои на подступах к городу Банска Быстрица. Вечером нас с лейтенантом Анаденко вызвали в штаб дивизиона и приказали поставить пушки на прямую наводку в боевых порядках первого пехотного батальона 127-го полка.

— С утра ожидается атака немцев, могут быть и танки, — знакомил нас с обстановкой командир дивизиона майор Трощилов, отмечая красным крестиком расположение батальона на моей полевой карте. — Батальон ищите вот здесь, в посадке, — сказал он, указывая на зеленую полоску у крестика.

Возвратившись на огневую, подошла к крепко спавшим в мокрых окопах бойцам. Нажала кнопку ручного фонарика. Бледный луч пополз по лицам.

«И дождь им нипочем, ведь две ночи совсем без сна», — подумала я. В некоторых окопах спали по два, накрывшись с головой задубленными плащ-палатками, дождевые лужицы в складках палаток колыхались от дыхания спящих.

«И вот так четыре года, — вздохнула я, погасив фонарик. — Пусть поспят еще часик».

— Сычева, пошли на рекогносцировку, — услышала я из темноты голос Анаденко. — Буди и Галю, пусть тоже идет и сразу связь устанавливает, — сказал он.

«Жаль ее будить. Но связь нам нужна. А вот ординарца, пожалуй, можно не брать, пусть отдохнет», — решила я. Затянув потуже тяжелую промокшую шинель, направилась к связистам.

— Галя, Галя! — позвала я, наклонившись над окопом. Край плащ-палатки с треском отогнулся, и высунулась лохматая, с перепутавшимися черными волосами голова Гали.

— Галя, бери связь и пойдем, — коротко сказала я.

Девушка молча отбросила палатку и, натянув на голову ушанку, выбралась из окопа.

— А который час, товарищ лейтенант?

— Часа три, — взглянула я на затянутое тучами небо.

Пока Галя собиралась, надевала на спину катушку с проводом, брала аппарат, я разбудила другого связиста, и мы направились вдоль леса. Впереди шел большой, плечистый лейтенант Анаденко. За ним, посапывая под тяжестью катушки, грузно ступала Галя. А за нею я и связист.

Дождь все моросил, небо было темное, сплошь обложенное тучами, и только изредка, казалось совсем близко, из-за высотки выскакивали, ярко вспыхивая, осветительные ракеты, обливая все белым тревожным светом. Где-то справа на склоне время от времени короткими очередями строчил автомат.