По зову сердца

Сердце у Веры болезненно сжалось. О, если бы она могла сказать ему правду! И она еще крепче прижала к себе мальчонку.

– Это, Гераська, неправда. Страшная неправда… Я люблю твою маму и всех ваших людей. – Вера смотрела в глаза Гераськи. – Неужели ты этому не веришь?

Гераська удивленно смотрел на нее и, обдавая ее горячим порывистым дыханием, сказал:

– Ты комсомолка?

– Нет, – Вера сказала неправду, потому что знала: Гераська сразу спросит: «А почему ходишь в церковь?»

– А чем ты можешь поклясться, что не вы предали наших?

– Отцом и матерью, которых я очень-очень люблю, – ответила Вера.

– Да-а? – протянул Гераська. – Ну, клянись!

Вера поклялась.

– На пять! – протянул руку Гераська. – Ну, смотри, Настька! Если обманула, тогда с вами я сам расправлюсь… У меня на огороде спрятана взрывчатка, динамит! Раз! И тебе с Машкой капут.

– Ладно, идем завтракать, динамитчик, а то сейчас фрицы придут дом занимать. Ну, живее!..

Аня сбросила со сковороды на стол горячую ржаную лепешку:

– Ешь!

Гераська жадно впился зубами в лепешку.

– Там, в подвале сельпо, – сказал он, насытившись, – сидит комиссарша – Елизавета Хватова. Страсть, бедная, убивается. Дочку маленькую у бобылихи оставила.

– У бобылихи, Черномордихи? – Эта неблагозвучная фамилия почему-то вызывала у Веры неприязнь. Ей казалось, что человек с такой фамилией ради личной выгоды может предать любого. И Вера решила, как только перетащат вещи в гумно, попытаться все-таки сходить к бобылихе и, может, даже взять у нее девочку.

Пришла Устинья с ребятами Соколихи. Она отвела их на гумно, усадила в угол на солому, бросила им ложки, разные коробочки и наскоро связанную из тряпок куклу. Вера, глядя на ребят, тяжело вздохнула.

– Что ж поделаешь, Настя? Ребята ведь… Если с матерью, не дай бог, что-нибудь случится, круглыми сиротами будут… Эх, детки, детки, как мне вас уберечь… Пойду сегодня ночью к добрым людям.

Вера знала, кого Устинья называет добрыми людьми.

– Не возьмете ли с собой Гераську? Пропадет парнишка…

– Гераську? – Устинья задумалась и, поглаживая щеку, ответила:

– Взять-то его можно, но опасно, надежи в нем не вижу. А впрочем посмотрим.

Через час Устинья со всем скарбом перебралась в гумно. Девушки устроились в затхлой, закоптелой до черноты риге. Пришла Лида. Вера потянула ее в ригу и там рассказала свой план похода к бобылихе:

– Говорят, у нее есть пегая коза. Мы поймаем ее и потащим к хозяйке, как виновницу шкоды в нашем огороде.

Так и порешили.

Коза паслась на задворках. Лида выдернула колышек и увела ее подальше, Вера и Аня, спрятавшись за сараем, наблюдали за домом. Ждать пришлось недолго: из-за угла в огород вышла сухощавая, сгорбленная старушка. Прикрыв глаза от солнца рукою, она обвела взглядом огород и, не увидев своей пегой, тоненьким голосом стала звать.

– Пеструха, Пеструха…

– Бя-я!.. – отозвалась из кустов коза.

Вера с Аней подошли к старухе. Бобылиха совсем не походила на женщину, которую представляла Вера. Ее морщинистое, постаревшее лицо дышало добротой.

– Деточки! Не видите ли, откуда кричит козочка? – прошамкала бобылиха.

– Сейчас ее приведут, – Вера показала на кусты. – Шкоды у нас в огороде наделала. А вы, бабушка, присядьте, отдохните.

Бобылиха облокотилась на жерди изгороди и, прищурившись, спросила:

– А вас разве не угнали в Германию?

– Нет, бабушка, – ответила Вера, – мы приехали сюда позже.

– Стало быть, бог спас.

– Бабушка, девочка той женщины, которую взяли полицаи, у вас? – спросила Вера.

– Девочка? – бобылиха оглянулась, отвела девушек за кусты и зашептала: – А вы кто ей, Лизавете-то, будете, может, родня?

– Мы, бабушка, узнали, что на ваших руках осталась девочка, а вам это не под силу, так вот мы решили приютить ее у себя.

– Ее у меня нет, милая. Ее сення ночью у меня взяли…

– Кто? – в один голос спросили девушки.

– Разве ж я знаю? Забрал и унес. Сказал, что наш он, советский! Он приходил за Лизаветой, да опоздал вот, не успел… Дала я ему на дорогу бутылочку козьего молочка. А он его, накось, на лавке забыл. Так я его здесь нагнала, в карман сунула. Поцеловал он меня, как сын свою мать, и ушел…

Возвращались девушки улицей. Ветер крутил на площади пыль. Сильный треск ворвавшихся на площадь мотоциклистов заставил их остановиться. За мотоциклами шел броневик, за ним – открытый темно-серый «мерседес», полный эсэсовских офицеров, и, наконец, автомашина с солдатами. Колонна остановилась около комендатуры. Из броневика вышел стройный офицер службы СС и, сопровождаемый свитой, торопливо зашагал в комендатуру. Так въехал в поселок штурмбанфюрер Иоган Вайзе «навести порядок и покончить с партизанами».

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Вернувшись домой, Вера отправила Аню и Лиду к аэродрому. Гераське сунула лепешку, и он пошел за речку, в лес. Сама, взяв лукошко, тоже пошла в лес, к большаку.