Две подруги приняли свой обычный вид. Галина напоминала крестьянскую девушку, втиснувшую в узкий корсет свои упругие обильные телеса. Сквозь бархатистую тональную пудру, обильно наложенную на лицо, просвечивал неукротимый наливной румянец. Никакие усилия не смогли придать ее южному выговору требуемую тональность, и в нем ликующе переливались спелые, ласкающие слух звуки. Она все еще томно шевелила плечами, слишком могучими для такого жеста. Складывала руки, красивые, но чуть великоватые, в изящный по задумке замочек, но выходило тяжело и напоминало солидный амбарный замок. Она улыбалась во весь рот, позабыв сложить губы в брезгливую гримаску, и как две капли воды походила на лукавую кустодиевскую купчиху. В ее глазах плескался огонь, а в усмешливых уголках губ таилось сладкое обещание.
Напротив нее Сулима. В почти черных глазах арабки таился темный страх, немая готовность пасть под градом камней, пущенных меткой рукой единоверцев. Мусульманская вера строга к женщинам, и Сулима знала это не понаслышке. Старшая сестра, красавица Зульфия, любимица отца, не переступала порога родного дома с тех пор, как стало известно о ее преступной связи с чернокожим марокканцем. Зульфия как будто умерла для семьи, перестала существовать. Было строго запрещено упоминать ее имя, а в душе Сулимы поселился тайный страх. Черный любовник, с глянцевой кожей, жадным красным ртом и… огромным, чудовищно огромным членом. Он приходил в ее сны и стоял в темном углу, призывая ее к себе утробными звериными звуками. Сулима кричала… и просыпалась. Над ней склонялась Саша в ситцевой ночной рубашке и участливо спрашивала:
— Опять кошмары?
Сулима облизывала пересохшие губы и садилась на кровати, тревожно вглядываясь в темноту. Самое ужасное состояло в том, что богобоязненная Сулима оказывалась одна-одинешенька перед лицом искушения, не в силах освободиться от грязных, преисполненных неясного, преступного томления снов. Разве можно было с
Галя и Сулима сидели за столом, сблизившись головами, щеки их пылали, а в лицах трепетало притворное негодование, сквозь которое пробивался… жгучий интерес.
Саша задумалась. Сколько же молодых людей разных национальностей, рас, исповедующих разные религии, имеющих противоположные убеждения, живут и учатся только в одном Петербурге, не подозревая, что существует одна общая черта, один признак, который объединяет их всех. И Галя, и Сулима едины во мнении, что эта особенность является самой важной. Все эти люди — чужаки!
Мужчина другого внешнего вида, разреза глаз, цвета кожи — это чужак. Потенциальный враг, носитель чего-то чуждого, непонятного и… запретного. Саша усмехнулась. Старая поговорка про запретный плод красноречиво светилась в растревоженных девичьих лицах.
Раздался сильный стук в дверь. Три длинных, два коротких, пауза и снова три длинных и два коротких. Костя! Саша понеслась к двери, разрывая плечами липкую паутину размышлений. На пороге возникла крепкая фигура. Константин стоял небрежно привалившись плечом к косяку, засунув обе руки в карманы. Светловолосый, с крепким, коротко остриженным затылком. Упрямые сероголубые глаза, слегка кривоватый, типично боксерский нос. Константин повел плечами в сторону девчонок, буркнул:
— Здрасте! — и заулыбался всем лицом навстречу Саше. — Привет, Шуркин!
Сулима стыдливо занавесила глаза длинными ресницами и робко кивнула, зато Галина расправила плечи и нацелилась левой грудью в сторону привлекательного незнакомца. В ее голосе зажурчали игривые нотки.
— Проходите, молодой человек, не стесняйтесь!
— Спасибо, девчонки, мы торопимся! — Константин не отводил глаз от Саши. — Ты готова?
Он оглядел Сашу, по-собачьи поворачивая голову на крепкой шее. Когда внимательный взгляд достиг уровня оголенных Сашиных коленок, на его щеках заиграл нежный румянец, который очень ему шел, придавая что-то детское.
— Ты, того, одевайся потеплее, я тебя внизу подожду. — Костя, не глядя, улыбнулся в сторону Гали и Сулимы. — Пока, девчонки!
— Пока-пока, — разочарованно проговорила Галка.
— До сбидания! — пробормотала Сулима, метнула в сторону светлокожего здоровяка быстрый взгляд и покраснела.
Костя чуть задержался на пороге, снова одарил Сашу сияющим взглядом:
— Пацаны в машине сидят. Давай по-быстрому, ага?
Едва за Константином закрылась дверь, Галя приступила к расспросам:
— Кто такой? Куда это вы собираетесь? Что за пацаны такие на колесах?
Саша поглядела в озадаченное Галино лицо, нетерпеливо подрагивающие от любопытства ноздри и от души рассмеялась, радуясь перспективе вырваться из напудренной, душной, томной атмосферы в мир простых отношений.