Победа Элинор

Почти всегда Элинор приходилось ездить во второклассных вагонах и ждать во второклассных залах, поэтому она несколько робко остановилась на пороге этой большой залы, устланной ковром, и несколько тревожно взглянула на сидевших в этой великолепной комнате. Около камина сидели дамы, а трое мужчин стояли в разных углах комнаты. Один был низенького роста с седыми волосами и красным лицом, другой был очень молод и очень белокур, третий был высокий мужчина лет сорока, с коротко обстриженными черными волосами и с массивной головой, с лицом, которое, может быть, нельзя было назвать красивым, но на которое нельзя было не обратить внимания.

Этот высокий мужчина стоял у окна и читал газету. Он поднял глаза, когда Элинор отворила дверь.

— Желала бы я знать, который из них Монктон, — думала она. — Надеюсь, что не этот вертлявый молодой человек с рыжими волосами.

Пока она нерешительно стояла на пороге, не зная что ей делать — она не подозревала, какой хорошенькой казалась она в этой робкой позе — высокий мужчина бросил газету на диван и через всю комнату прошел к тому месту, где она стояла.

— Мисс Винсент, я полагаю? — сказал он.

Элинор покраснела при звуке этого чужого имени, а потом склонила голову в ответ на вопрос. Она не могла сказать «да». Она не могла тотчас произнести эту неприятную ложь.

— Я Монктон, друг и поверенный в делах мистрис Дэррелль, — спокойно сказал этот джентльмен, — и буду очепь рад выполнить обязанность, которую она возложила на меня. Мы успели вовремя, мисс Винсент. Я знаю, что молодые девицы вообще очень аккуратны в этих случаях, и приехал рано для того, чтобы встретить вас.

Элинор ничего не отвечала. Она украдкой глядела на лицо друга и поверенного мистрис Дэррелль, доброго и умного поверенного — так показалось мисс Вэн, потому что лицо, пепоразительно красивое, носило в каждой черте отпечаток трех качеств: доброты, ума и силы.

«Я уверена, что он очень добр, — думала Элинор. — Но мне не хотелось бы оскорбить его ни за что на свете, потому что хотя теперь он смотрит ласково, я знаю, что он должен быть ужасен, когда рассердится».

Элинор почти со страхом глядела на резко очерченные черные брови, думая, какой грозный мрак должен покрывать массивное лицо, когда эти брови нахмурятся над серьезными карими глазами — серьезными, но с огнем, сверкавшим из рис спокойной глубины.

Девушка все это думала, стоя возле незнакомца у окна. Уже мрак ее новой жизни был рассеян этой замечательной фигурой, смело ставшей на пороге этой новой жизни. Уже Элинор начала интересоваться новыми людьми.

«Оп совсем не похож на нотариуса, — думала она. — Я воображала, что нотариусы всегда старики и что у них всегда синие сумки с бумагами. Люди, приезжавшие в Челси к папа, всегда были пренеприятные и вечно привозили с собой какие-то бумаги».

Монктон задумчиво смотрел на девушку, стоявшую возле пего. В натуре этого человека, под суровой деловой наружностью, которую он показывал свету, таилась безмолвная поэзия и проблески художественного чувства. Он испытывал спокойное удовольствие, смотря на юную красоту Элинор. Может быть, главное очарование ее составляли ее юность и почти детская невинность. Лицо ее было красоты не совсем обыкновенной: орлиный нос, серые глаза и твердо обрисованный рот имели какой-то царственный вид, который очень редко можно видеть, но юность души, сиявшей в чистых глазах, была очевидна в каждом взгляде, в каждой перемене физиономии.

— Вы хорошо знаете Беркшир, мисс Винсент? — вдруг спросил Монктон.

— О нет, я никогда там не была.

— Вы очень молоды и, наверно, никогда еще не оставляли дома? — спросил Монктон.

Он удивлялся, что ни родственники, ни друзья не проводили девушку на станцию.

— Я была в пансионе, — отвечала Элинор, — но на место поступаю в первый раз.

— Я так и думал. Вашим родителям, должно быть, очень грустно расстаться с вами?

— У меня нет ни отца, ни матери.

— Неужели! — сказал Монктон, — как это странно!

Потом, п осле некоторого молчания, он сказал тихимголосом:

— Я думаю, что молодая девушка, к которой вы едете, больше полюбит вас за это.

— Почему? — невольно спросила Элинор.

— Потому что она никогда не знала ни отца, ни матери.

— Бедная девушка! — прошептала Элинор. — Стало быть, они оба умерли?

Стряпчий не отвечал на этот вопрос. Он так держался своей профессии, даже в разговоре с мисс Вэн, что гораздо более спрашивал, чем отвечал.

— Вы с удовольствием едете в Гэзльуд, мисс Винсент? — вдруг спросил он.

— Не с большим.

— Почему?

— Потому что я оставляю очень дорогих друзей и еду…