Победа инженера Корсакова

Александру разговор с профессором не принес никакой ясности. Он взвесил все беспристрастно, как мог, с присущей ему добросовестностью. Нет, нечего было и думать об этом. Защищать диссертацию, а потом напечатать работу Николаева? Он знал, что это такое: уловка, сделка с совестью, и скверная сделка, лишь прикрывающая желание заработать ученую степень.

Он зашел к себе в лабораторию. С ним здоровались, участливо расспрашивали, приободряли. По лицам товарищей он заметил, что они искренне встревожены его угрюмым видом. Тогда он взял себя в руки и даже принял участие в чтении ходившего по рукам шуточного наставления для аспирантов.

Михаил Брагин, его товарищ по курсу, весельчак и шутник, изрекал:

— «Не пиши длинно: диссертация не „Война и мир“, а ты не Лев Толстой».

«Проверяй качество диссертации на своих домашних и коллегах. Нормальная диссертация должна вызывать непроизвольную зевоту и последующий глубокий сон».

Александр подозрительно смотрел на смеющиеся лица товарищей, — не устроена ли сцена с чтением для того, чтобы заставить его разговориться?

Александр хлопнул ладонью по столу.

— Я постыдился бы смаковать такую пошлость! — Он хотел еще что-то сказать, но смолчал и вышел, не оглядываясь. Все были ошеломлены. Брагин, человек неуязвимого спокойствия, быстро оправился и крикнул ему вдогонку:

— «После успешной защиты устраивай банкет, после неуспешной — тоже».

По голосу его, веселому и дружелюбному, Александр понял, насколько нелепа его мнительность. И все же ушел и мысленно просил извинения у Михаила и товарищей за свою грубость. Они были хорошими друзьями. Может быть, именно с ними и следовало посоветоваться? Они могли понять его лучше, чем Можанов. А какого он ждет совета? Не есть ли поиски советчиков трусость, желание снять с себя ответственность?

Он даже остановился посредине коридора, пораженный этой обидной мыслью, и сразу же услыхал за собою торопливый знакомый стук каблуков. Он обернулся — его догоняла Наташа.

Волосы ее растрепались, откинутые назад, платье прилипло к ногам, она была полна ветра и движения.

— Как не стыдно, что это за истерика? — сказала она и, не ожидая ответа, взяла его за руку, повела за собой.

От главного входа в институт сразу же начиналась широкая аллея. Они шли по аллее, и Александр все молчал. Тогда, напуганная его безучастностью и необычайной покорностью, она присела рядом с ним на первую попавшуюся скамейку. Густая, сочная зелень молодого лета выплескивалась на дорожки, точно играя, толкала их в спину лапами кустов.

Девушка смотрела на него пристально и настойчиво. Игра теней на ее лице, казалось, говорила о глубокой внутренней тревоге. Больше нельзя было молчать. И Александр, мучая себя подробностями, рассказал все.

— Возможны два решения, — сказал он, первое то, которое предложил Можанов: защищать и потом напечатать; второе — отказаться от защиты и напечатать.

— Да, — оказала Наташа, — третьего нет.

Александр усмехнулся.

— Есть только вариант «А» и вариант «Б».

Она благодарно сжала ему пальцы.

— Боже мой, как все сложно получилось! — внезапно вырвалось у нее. — И винить никого нельзя. Да ты сам загрызешь себя, если согласишься на предложение Можанова. И тот же Можанов в глубине души перестанет уважать тебя.

— Значит, не защищать?

— Почему тебя прежде всего беспокоит защита? — Мучительное недоумение слышалось в ее голосе. — Ведь главное все-таки в том, что создан замечательный прибор, в два раза мощнее твоего. Конечно, обидно, что два человека работали над одной темой, и работа одного из них пошла впустую. И обидно, что это твоя работа, Саша… Правда, — устало добавила она, — ты многому научился, но ведь результат…

— Нет его, — жестко сказал Александр. Нет результата. Зачем ты опять об этом?

— Ты хочешь сказать, что меня не трогает твоя судьба! — Наташа прижала руки к груди, словно защищаясь от его упрека. — Глупый ты мой! Для меня столько надежд связано с твоей защитой. Ты честнее многих других заслужил право на нее. Но делать этого нельзя. Сама толком не объясню почему, но нельзя.

— Мне двадцать девять лет, — сказал Александр. — Двадцать девять, а я, оказывается, еще ничего не сделал. Все беру, беру и не отдаю. Школа, институт, потом война, потом аспирантура. Отказаться от защиты, взять другую тему — это еще год. Бился за каждую минуту, и все насмарку…

Девушка порывисто присела перед ним на корточки, пригнула его к себе, снизу вверх заглядывала ему в лицо.

— Знаешь что? Защищай! Но давай поклянемся, что мы с тобой на год откажемся от выходных, от отпуска, будем работать по вечерам, если нужно — ночами, только чтобы расквитаться с нашим долгом и оправдать потерянный год. Хорошо, милый?

Александр гладил ее по голове, и она чувствовала, что пальцы его слегка дрожат.