Победа инженера Корсакова

— Если говорить откровенно, то вполне только для данного ТТЗ, именно для этой машины Ильичева; большие скорости вряд ли из него удастся выжать. Да и то приходится перекраивать и перелицовывать его, как старый костюм с чужого плеча. Но Леонид Сергеевич уверяет, что все же это самый короткий и верный путь, чтобы справиться с заданием к сроку…

Марков слушал внимательно, но хуже всего было то, что с каждой фразой в нем гаснул прежний интерес к новому заказу, к их разговору и к самому Николаю.

— Так-то так, и все же что-то фальшивое, скользкое, не наше таится на этом пути, — сказал он, морщась от трудности выразить словами, от досады на непонятливость Николая. — Не лежит у меня душа… От этого выбора должно быть противно физически — как взять, например, жеваный кусок из чужого рта. Ведь у вас есть свои зубы. Да ведь и скорость, — вопрос о скорости. Прошли те времена, когда для нас слово «догнать» было первоочередным… — Он усмехнулся и задумался.

— Что же вы предлагаете? — прервал его Николай, видимо нервничая.

— Поезжайте на завод к Ильичеву. Проверьте там еще раз среди коллектива свое решение. И главное, Николай Савельевич, не заслоняйтесь от самого себя формальной правотой.

Он досадливо перелистал перевод харкеровской статьи и добавил с обидным разочарованием:

— А я, признаться, надеялся, что ваша работа послужит творческим толчком для кое-кого в институте. Ведь даже я, грешный, завидовал вам, — облечь свои теоретические выкладки в прибор, проверить их, вылезть из кабинета, из института на завод, поставить на машину… Учтите только одно: этот ваш американец вложил в свой прибор столько, сколько ему обещали заплатить за него долларов, и ни на цент больше. Они не знают, что значит наслаждаться творчеством. Сколько мне ни приходилось сталкиваться с их техникой, она оказывалась весьма ограниченной, бьющей на внешний эффект. Мой совет — будьте осторожны, отнеситесь к вашему прототипу по возможности критичнее.

— Честное слово, он прав! — воскликнул Песецкий после ухода Маркова. — В его рассуждениях есть что-то… — Он не договорил и только выразительно прищелкнул пальцами.

— Что-то, что-то! — передразнил Николай. — На машину не приболтишь «что-то».

Песецкий неопределенно улыбнулся и промолчал.

Семен Родин заглядывал к ним по нескольку раз в день, жаловался на свое одиночество, огорчался их неудачами и даже пробовал было подсесть к Анне Тимофеевне помочь ей в расчетах, но Николай прогнал его. Всеми своими помыслами Николай был устремлен к их прежней теме. Он не мог позволить Семену тратить время. Он мечтал об одном — поскорее расправиться с проклятым регулятором Харкера и вернуться к Семену. Чтобы не отвлекаться, он даже запретил Семену держать себя в курсе их общих дел.

Приятной неожиданностью для Николая и Анны Тимофеевны явилось досрочное окончание работы над механической частью прибора. Песецкий, в сопровождении Юры, торжественно пригласил их осмотреть множество мелких, незаметных на первый взгляд усовершенствований, внесенных им в американский образец.

— Мистеру Харкеру не снилось, что его колымага может превратиться в фешенебельный лимузин, — хвастливо заявил Юра, обожавший изысканные и редкие слова.

Николай, не желая обижать Песецкого, вместе с Анной Тимофеевной восторгался изящной отделкой механизма. На самом деле его радовало только то, что с механикой кончено и скоро он вернется к Семену.

Он работал безустали. Он, как бегун, набирал скорость перед финишем, готовясь к последнему рывку у ленточки.

Первые же испытания показали, что регулятор отказывал при резких изменениях скорости. Зайчик на матовом экране осциллографа судорожно метался вверх и вниз, и бесполезно было ждать, когда он успокоится. При тяжелых режимах схема обнаруживала какой-то органический порок. Арсентьев предложил проверить кинематику.

Песецкий клятвенно заверял всех в безупречном качестве своего изделия, но Николай заставил его разобрать и опробовать отдельно каждый узел.

Сам он с Анной Тимофеевной снова засел за проверку расчетов. Они оставались до позднего вечера, требуя друг от друга вывода каждой формулы, докапывались до родословной каждого коэфициента, подозревая в неточности машинистку, таблицы, даже арифмометр. Когда в глазах начинало рябить от цифр и знаков, Николай выходил в полутемный коридор, шагал взад и вперед, клял мистера Харкера и свою судьбу, операционное исчисление и наступающую ночь.

Анна Тимофеевна звонила домой и беспокойно допытывалась у детей: сыты ли они, все ли благополучно.

Поиски, однако, ни к чему не привели. Теряя всякую систему в работе, Николай начал метаться от одного предположения к другому. Самоуверенность Юры исчезла, он перестал балагурить, затих и издали опасливо обходил Люду, не упускавшую случая справиться у него о лимузине.

Однажды, истинно женским чутьем угадав, что Корсаков вот-вот готов опустить руки, Анна Тимофеевна рискнула: